Президент уже провел переговоры с канцлером Конрадом Аденауэром, посетил Бонн, Франкфурт, другие города и 26 июня прибыл в Берлин.

Он пробыл в городе 8 часов. Кортеж из 34 машин (включая грузовик с 15 операторами) и эскортом мотоциклистов проехал по городу 50 километров через все три сектора. Кеннеди, Аденауэр и обер-бургомистр Вилли Брандт посетили стену у Бранденбургских ворот, КПП «Чарли», где танки грозили миру ужасом, и площадь у ратуши.

Ворота остались в восточном секторе. И сейчас их украсили флагом ГДР и красными знаменами так, чтобы они закрывали вид на город. На площадку по ту сторону стены въехал грузовик с транспарантом на английском языке, требующим «разоружить ФРГ».

В 11.35 Кеннеди и британский генерал Дэвид Пиил-Йетс взошли на трибуну. Президент глядит на восток так, будто флагов и транспаранта там нет, а в воротах сквозит грядущая Европа.

Его снимают и с Запада, и с Востока.

Потом в киножурнале кампании Universal так и скажут: «Лидер крупнейшей в мире демократии осматривает символ тоталитарного правления. Визит Кеннеди в Берлин вызвал восторг по обе стороны стены». Не совсем так. В ролике студии DEFA кортеж катит к трибуне под мрачную музыку. А с нее, «вместо обещанного тайными службами приветственного шоу, политик увидел… напоминание об обязательстве разоружить Германию. США не выполнили этих обязательств. Президент… вынужден взглянуть в глаза своему обману».

Стоя на трибуне, он спросил генерала: а где отель «Адлон»? Я там жил в 1939-м… Оказалось — разрушен огнем. Понятно. Едем к «Чарли».

И здесь за стеной — плакат: «Мы хотим заключения Германского мирного договора и превращения Западного Берлина в нейтральный вольный город». Покажет ли Кеннеди, что раздражен пропагандой? Его снимают крупным планом. Нет. Он спокоен. За стеной — пустые улицы. Их перекрыло оцепление. Теперь — к площади Рудольфа Вильде к Шенебергской ратуше.

На улицах — восторг. Готовя визит, спецслужбы отметили на карте сто опасных точек, но не учли энтузиазм горожан и, порой, перехватывали их у самой машины, едущей в пене конфетти.

И вот Кеннеди, Адэнауэр, Брандт на трибуне, украшенной флагом США и символом Берлина — черным медведем на бело-красном полотнище. Президент входит в здание. Зачем? Уточнить, как звучат по-немецки несколько важных для него слов.

Перед ним 400 000 человек. Над ними — флаги стран-союзниц. Балконы полны зрителей.

Джек у микрофонов.

Этот день — один из самых ярких в его жизни. Он начинает Берлинскую речь.

«Я горд быть гостем вашего выдающегося мэра… Горд, что посетил Федеративную республику и канцлера, который много лет проводит… политику демократии и свободы.

Горд, что прибыл сюда с генералом Клеем, который был здесь в дни тревог и, если нужно — вернется. Гордой фразе Я — гражданин Рима две тысячи лет. Сейчас она звучит так: Я — берлинец!».

Вот эти слова, которые он записал в ратуше: Ich bin ein Berliner!

Кеннеди произносит их по-немецки. Площадь ликует. Люди машут тысячами платков. Не флажков! Платков. Флажки недавно вздымали толпы фанатиков, салютуя Гитлеру. Это первый случай со дня их разгрома, когда в Берлине разом собралось столько людей. И они не хотят, чтоб их митинг напоминал сборища нацистов. Кеннеди продолжает:

— В мире много людей, что не понимают или говорят, что не понимают, в чем разница между миром свободы и коммунистическим миром. Пусть они приедут в Берлин!

Есть и те, кто говорит: коммунизм — идея будущего. Пусть и они приедут в Берлин!

Есть и такие… кто говорит: с коммунистами можно работать. Пусть едут в Берлин!

Иные заявляют: коммунизм — порочен, но полезен для бизнеса. Пусть едут в Берлин!».

Овация.

А он: «Свобода таит немало трудностей, и демократия не идеальна. Но мы никогда не построили бы стену, чтобы не дать народу уйти нас. От имени моих соотечественников, живущих… на другом берегу Атлантики, говорю: они гордятся вами. Я не знаю другого города, который, находясь в осаде 18 лет, продолжал бы жить так энергично и мощно…».

Рукоплескания.

Кеннеди: «…Вы живете на хорошо защищенном острове свободы, но ваша жизнь — часть общей жизни. Поэтому… позвольте попросить вас увидеть за тревогами нынешнего дня надежды дня завтрашнего, за свободой Берлина и Германии — свободу везде, за этой стеной — день, когда настанет справедливый мир, за нами и за собой — все человечество».

Гром аплодисментов.

«Свобода неделима. Если один человек порабощен, никто не свободен. Когда все будут свободны, мы увидим, как к этому городу примкнет и эта страна, и вся Европа… Тогда… жителям Западного Берлина будет чем гордиться: почти два десятилетия вы жили на фронте.

Все свободные люди, где бы они не жили, — граждане Западного Берлина. Поэтому, как свободный человек, я гордо заявляю: Я — берлинец!»

Это не только одна из ярчайших его речей, но и одна из сильнейших в истории. Джек покорил Берлин. Восхищенный Брандт предложил ему расписаться в «Золотой книге» города прямо на трибуне. Площадь рокочет. Люди не сдерживают слез. Звонит колокол — копия Колокола свободы из Филадельфии, подаренная США берлинцам в 1950 году.

ВВС-1 еще не взлетел, а фраза «Ich bin ein Berliner!» уже облетела мир. И никого, включая немцев, не смущало, что понять ее можно по-разному. Все всё поняли правильно[187].

* * *

Но все это еще впереди. В 1963 году.

А сейчас — на пороге года 1962 — второго года Кеннеди в Белом доме, его хозяин празднует успех, еще не зная о будущих испытаниях. А что же Хрущев? Забыл о Берлине?

Нет. Он готовит штурм. Но не в Европе. А на другом конце земли.

1

Кастро радостно теребил бороду: на Кубе есть ядерное оружие! Понятно — советское…

И не страшны ему гордые гринго. Герой «Огненного континента» держит под прицелом Вашингтон.

Хрущев довольно потирал лысину: операция «Анадырь» — тайная переброска ракет средней дальности, ядерных зарядов и войск на территорию «форпоста социализма в Западном полушарии» — идет успешно. Теперь под боком у мальчишки Кеннеди — наши Р-12 и Р-14. Плюс — бомбовозы Ил-28А. Плюс — истребители МиГ-21и Ф-13, в целом, способные вести бой с F-4. Вертолеты Ми-4, радары, танки, другая техника. Везем на остров 54 тысячи солдат и офицеров.

Есть на что разменять Западный Берлин и американские базы.

Рассказывая в мае 1962 года Анастасу Микояну[188] об этом плане и слушая возражения, он знал, знал: все пройдет успешно! И потом, обсуждая идею в кругу ближайших соратников, — знал, знал: они не станут спорить. А военные вообще поддержат. Так и вышло.