— Я не спорю, но мне представляется, что это было случайностью. Попал бы я в их поле зрения, отыгрались бы на мне. Это было бы более справедливо, но так устроена жизнь…

— Не надо про жизнь. Давай про себя.

— Про меня? Хорошо. Потом я узнал, что Воробья летом вычислили и ликвидировали в Милане то ли турки, то ли чеченцы. А раз в Праге мы действовали против финансовой компании, через которую экстремистские исламские организации перекачивали деньги в Турцию и далее в Чечню, можно предположить, что смерть Воробья и моя тогдашняя осечка были связаны. Я предположил это. Но опять-таки никому не сказал о своих предположениях. Потому что было уже слишком поздно. Ты можешь мне не верить — но я расстроился.

— Нет, почему же, я верю. Ты расстроился, но не из-за смерти Воробья, а из-за того, что делал все больше ошибок и становился все менее идеальным.

— Браво, — сказал Дюк. — Уважаю. Ты всё-таки кое-чему научился.

— Дальше.

— Дальше… Я расстроился и решил сам себя наказать. Честное слово, никто не знает моих недостатков лучше меня, никто не осудит меня строже, чем я сам, никто не накажет меня лучше, чем я сам.

— Забавная отмазка.

— Отмазка? — поморщился Дюк. — Какое вульгарное слово… Короче говоря, я решил уйти.

— Извини?

— Я решил уйти. Раз я своими непрофессиональными действиями принёс ущерб Конторе, больше я не имею права брать на себя важные задания.

— Это что, шутка?

— Я попросил Директора, чтобы он отправил меня куда-нибудь в глубинку. Чтобы он дал мне какое-нибудь простое поручение, завалить которое было бы просто невозможно. И он отправил меня в провинцию потрясти милицейского полковника насчёт наркотрафика и московской «крыши». Я выполнил это задание.

— Директор, правда, был не в восторге. Этот полковник почему-то досрочно поймал пулю в глаз.

— Дело не в этом. Когда я влез в это дело, то мне пришла в голову ещё одна мысль — как мне тогда казалось, неплохая. После гибели Воробья я считал себя не вправе заниматься оперативной работой, я хотел уйти на кабинетную должность, чтобы больше уже никого никогда не подставить. Но как я объясню свою просьбу Директору? С чего вдруг я решил все бросить? Можно было наплести про усталость, про кризис среднего возраста, про муки совести…

— Какой ещё, на хрен, совести?

— Ах да, действительно, только не прикидывайся, что тебе её тоже не ампутировали, ещё когда принимали в ФСБ. Так вот, я подумал, что мой уход будет выглядеть логичнее и правдоподобнее, если я приведу в Контору молодого парня и скажу: «О, глядите — какой классный парень! Это просто находка для нас! Я берусь его полностью подготовить для Конторы. Вот, этим я буду сейчас заниматься…» А где-нибудь через полгода я подойду к Директору и заведу свою волынку про муки совести и усталость, а потом добавлю: «Тем более у меня есть отличный молодой парень на замену. Он все умеет и знает лучше меня. Пусть теперь он убивает людей, крадёт документы, собирает информацию, шантажирует… Короче говоря, защищает отечество. А мне дайте маленький кабинет, маленький стол, маленький компьютер, и я буду тихонечко наживать свой маленький геморрой. Зато никто больше не погибнет по моей вине». Ну, последнюю фразу я говорить не собирался. Таков был мой план.

— Постой, — сказал Бондарев. — Если ты говоришь про свой план «был», то получается, что ты снова облажался?

— Я не облажался. Я просчитался.

— Я выбрал парня, я показал его тебе, я рассказал Директору, и с вашего благословения мы начали проверку. Если помнишь, этот парень, Алексей, хотел отомстить сыну полковника Фоменко за попытку изнасилования сестры. Он пару раз избил полковничьего сына до полусмерти и никак не успокаивался, так что полковник дал команду его ликвидировать. Но Алексей выкрутился, и всё закончилось тем, что полковник Фоменко случайно погиб, но Алексея пришлось срочно вывозить из города, потому что все зашло уже слишком далеко, и жить бы Алексею там не дали. Я привёз его в Москву и дал задание внедриться в ту группу торговцев оружием, с которой ты контактировал. Он с этим справился, сейчас он там в роли «подай-принеси», но главное, что он внутри этой системы. Я рассчитывал, что за месяц-другой он выполнит свою задачу, мы раскрутим эту группу, и я скажу Директору: «Вот какого классного Парня я вам подобрал, так что дайте мне мой маленький кабинет, и пусть мои ошибки останутся внутри этого кабинета…»

— Я знаю, где ты ещё ошибся. Во-первых, у Алексея и у тебя не будет месяца-другого на раскрутку. Мы получили новую информацию, ситуация изменилась, и Директор будет форсировать события. Все случится гораздо быстрее, и я сомневаюсь, что твой парень сможет нам пригодиться. Хорошо, если он просто сможет уцелеть. Твой второй просчёт — ты не предполагал, что я узнаю обо всех твоих ошибках.

— Нет, ты не узнал обо всех моих ошибках. Ты узнал только о чём-то одном и нафантазировал себе каких-то кошмаров. Остальное я сам тебе все рассказал.

— Моя идея была интереснее, — сказал Бондарев. — Я решил, что ты продал Воробья туркам. В своё оправдание могу сказать, что эта идея пришла мне в голову на Сардинии, а там очень жаркое солнце. И я мало спал последние дни.

— Перегрелся? Бывает. Но ты не дослушал меня. Мой список ошибок ещё не завершён.

— Господи, куда уж дальше…

— Ты не причитай, а готовь противоядие — я же всё-таки не предатель. Директор не одобрит твоей самодеятельности.

— Я сначала дослушаю до конца, — сказал Бондарев.

— У Алексея остались дома мать и сестра. Они, разумеется, ничего о нём не знают. Алексей тоже о них ничего не знает, но он уверен, что ценой своего исчезновения обеспечил им безопасность. На этой уверенности базируется его желание с нами работать. Если этой уверенности не будет, он пошлёт все на три буквы и снова побежит спасать родных.

— Но ты же говорил, что все утряслось. Полковника Фоменко я сам видел — смирного, бледного и мёртвого. Всё было в порядке. Разве нет?

— Не совсем.

— Вообще, ошибок уже слишком много, тебе не кажется?

— Кажется. Я сознаю свою вину и только поэтому выслушиваю твои дурацкие замечания.

— Что же ещё стряслось?

— Я вчера вечером вернулся в Москву, ездил посмотреть, что там с семьёй Алексея. Я туда ездил и раньше. Я отслеживаю ситуацию. И там все очень плохо. Настолько плохо, что я нашёл Алексея и хотел ему все рассказать…

— Надеюсь, что ты это не сделал.

— В последний момент я сдержатся.

— Это правильно, и это профессионально.

— Но если мы пустим ситуацию с его семьёй на самотёк, то там всё кончится очень плохо. И когда Алексей потом узнает…

— На его месте я бы разнёс тебе башку.

— И был бы абсолютно прав.