Оставаясь в обществе Йолленгела, Элина выслушивала эльфийские легенды и баллады; поначалу ей было интересно, но затем ее деятельная натура стала тяготиться подобным праздным времяпровождением. Однако стоило ей подумать, как поступил бы на ее месте Артен, и она выругала себя за недогадливость: рядом с ней сидит, может быть, последний в мире эльф и рассказывает легенды своего народа, которые умрут вместе с ним, а она ничего не делает, чтобы сохранить их для потомков! Элина попросила Эйриха раздобыть побольше бумаги (тот скривился — бумага стоила недешево — но в тот же день принес стопку неровно разрезанных желтоватых листов) и стала записывать. Сам эльф писать не умел, причем не только на западных языках, но и на собственном; к тому времени, как он родился, из жалкой кучки еще остававшихся в живых его сородичей лишь один старик знал письменность, да и тот вскоре умер. Говорил он с Элиной, как обычно, на своем «людском» диалекте, представлявшем собой испорченный луситский, разбавляемый отдельными западными словами; последних за время общения с графиней и Эйрихом стало больше, и все в основном тарвилонские. Разумеется, все красоты эльфийского языка (того из них, что был родным для Йолленгела) при переводе на эту смесь утрачивались безвозвратно, и восхитительно совершенные поэмы превращались в длинные и порою нудные рассказы. Элина выразила было желание познакомиться с языком народа Йолленгела поближе, но его чрезвычайная сложность быстро охладила ее пыл. В нем было 14 склонений и 28 падежей, не говоря уже о многообразии всевозможных глагольных форм и способов построения предложения, сильной зависимости значения слова от контекста и прочем наследии многотысячелетнего развития с тщательным сохранением традиций, без единой упрощающей реформы; даже для Элины, с детства знакомой с разными языками, это оказалось чересчур. По правде говоря, даже и сам Йолленгел владел этим языком не в полном объеме; бывало, что целые фразы из заученных им баллад он не мог перевести дословно, а всего лишь приблизительно знал их смысл.

Прошло уже почти две недели со времени прибытия спутников Элины в Харбад. Графиня совершенно оправилась от раны и хотя пока еще, по совету Эйриха, не возобновляла ежедневных упражнений с мечом, но готова была в любую минуту двинуться в путь. Однако случай пока не представлялся — караваны уходили на восток не каждый день.

И вот наконец Эйрих, вернувшийся, как обычно, вечером, принес обнадеживающую весть. Он сообщил, что ему удалось сговориться с хозяином каравана, отправлявшегося три дня спустя в Фаррак.

— Фаррак, конечно, не Дулпур, — сказал Эйрих, — но оттуда уже близко. И четырехсот миль не будет.

Элина меж тем смотрела на Эйриха с удивлением — его поза была не вполне обычной для рассказчика: он стоял, прижавшись к стене и повернув к ней голову, словно прислушиваясь, что происходит в соседнем номере. Что-нибудь услышать таким образом было вполне реально — стена была деревянной, некогда ей разделили более крупную общую комнату.

— Труднее всего было убедить хозяина каравана, что нам можно доверять,

— продолжал рассказывать Эйрих; одновременно он полошел к столу, взял листок бумаги и принялся что-то быстро царапать на ней грифелем. — Что я не подослан бандитами. Как ни странно, похоже, что моя расовая чужеродность на сей раз сыграла в нашу пользу. В городе, конечно, любой мог бы нанять и белого убийцу, но шансов на то, что грабители из пустыни заручатся поддержкой прибывшего с Запада чужака, намного меньше. А ваш народ, Йолленгел, практиковал караванную торговлю?

Эльф был удивлен этим внезапным вопросом, но прежде, чем он успел ответить, Эйрих показал своим собеседникам бумагу, где крупными буквами значилось по-луситски и тарвилонски: «ПРОДОЛЖАЙТЕ РАЗГОВОР, КАК БУДТО Я ЗДЕСЬ». Эйрих до сих пор не удосужился выяснить, что эльф неграмотен. Йолленгел беспомощно посмотрел на Элину.

— В самом деле, интересно, — поддержала она заданный вслух вопрос, слегка кивнув эльфу.

— В том смысле, как это понимается у вас — нет, — начал рассказывать Йолленгел. — Каждая… лэиннох… ну, в общем, это что-то вроде общины — обеспечивала себя всем, что необходимо в практическом смысле. Не забывайте, что лес служил нам, где бы мы ни жили. Единственное, что могло по-настоящему заинтересовать нас в других лэиннох — это их искусство. Время от времени какой-нибудь мастер — поэт, музыкант, художник, создатель музыкальных инструментов — отправлялся странствовать, навещая другие лэиннох, перенимая их искусство и делясь с ними собственным. Бывало, что мастера странствовали целыми группами — чаще пешком, ибо в те времена нам некуда было спешить, но бывало, что и на спинах животных. Вот это, пожалуй, было ближе всего к вашим караванам. Иногда, посетив несколько общин, они возвращались обратно и делились свежим опытом, иногда оседали на новом месте. Некоторые путешествовали всю жизнь, нигде подолгу не задерживаясь. Их называли фаэнар-сэллик — вечные скитальцы.

Пока он все это говорил, Эйрих на удивление беззвучно выбрался из комнаты, не забыв прихватить с собой меч. Элина, лишенная возможности активно участвовать в происходящем, проводила его чуть ли не ненавидящим взглядом.

Отлучки Эйриха в эти дни носили, в основном, более чем прозаический характер: лишившись всех средств в эль-хасарской тюрьме, он теперь зарабатывал деньги разгрузкой судов в порту. В его арсенале имелись и более эффективные — хотя, конечно, куда менее законные — способы пополнения бюджета, и в былые годы он бы скорее прибегнул именно к ним, однако теперь предпочел не рисковать. Он был уже не один, в отличие от прежних времен, и это сковывало свободу маневра; к тому же не сдедовало недооценивать суровость харбадских законов.

Однако добыча денег была не единственной интересовавшей его темой. Мысль о том, что он так и не выяснил, что за таинственный преследователь сопровождал их через луситские земли, давно уже неприятным осадком лежала на дне его сознания, хотя логика и подсказывала, что, даже если то и был враг, они, скорее всего, давнымдавно от него оторвались. И несколько дней назад выяснилось, что подозрения не были беспочвенными. Один из грузчиков — местный, как и прочие — отозвал Эйриха в сторонку и сообщил, что накануне, когда Эйрих работал на другом конце порта, какой-то белый парень, прибывший на корабле из Хатканы (Хаткана находилась между Эль-Хасаром и Харбадом), интересовался, не сходили ли в последние дни в этом порту трое путешественников с Запада: один из них — юноша с мечом, второй — постарше, высокий и с длинными светлыми волосами…

— А третий сильно на тебя смахивает, — закончил грузчик.

— И что ты ему сказал? — равнодушно осведомился Эйрих.

— Ясное дело, сказал, что видел. Монету мне с этого парня надо было получить, как ты думаешь? Он, конечно, стал распрашивать, где вас в этом городе найти можно.

— Почему это «нас»? Я, как видишь, один, и на корабле не приплывал.

— Не так уж много вас, лупоглазых, тут ошивается, чтобы путать. Но если тебе неинтересно, могу не продолжать.

— Ну почему, любопытно, что ты ему наплел.

— Вообще-то он дал мне дихраз, чтобы я помалкивал.