С. П. Мельгунов назвал цифру в 4 тыс. рабочих, расстрелянных чекистами и красноармейцами в марте 1919 г. при подавлении забастовки в Астрахани. Он понимал, что возможны преувеличения, когда писал: «Допустим, что легко можно подвергнуть критике сообщение хотя бы с.-р. печати о том, что во время астраханской бойни 1919 года погибло до 4000 рабочих. Кто может дать точную цифру?.. Пусть даже она уменьшится вдвое. Но неужели от этого изменится хоть на йоту самая сущность?»[524] Сущность была ясна — террор против рабочих, озабоченных своим тяжелым экономическим положением.

10 апреля 1919 г. в письме Ленину из Тулы представители советской власти сообщали о рабочей забастовке, вызванной нехваткой продовольствия, антисанитарными условиями труда, а главное — эсеро-меньшевистской агитацией. Выход из обстановки предлагался простой — усилить репрессии против эсеров и меньшевиков, недовольных рабочих[525]. Антирабочая практика вызвала к концу гражданской войны появление «рабочей оппозиции» в РКП(б)[526]. Власти не доверяли никому, полагая, что «присматривать» нужно за всеми. 30 апреля 1921 г. Менжинский и Самсонов телеграфировали во все губЧК о том, что следует «принять меры к насаждению осведомления на фабриках, заводах, центрах губернии, совхозах, кооперативах, лесозаготовительных отрядах, деревне. К работе о постановке осведомления отнестись возможно внимательней, соблюдая все принципы конспирации». Для формирования корпуса осведомителей предполагалось использовать демобилизованных чекистов и красноармейцев, служивших во внутренних войсках[527]. Так проводился в жизнь тотальный политический сыск, обосновывая нужность тотального террора, невзирая на классовое происхождение…

Абсолютное большинство рабочих не повысило свой социальный статус, хотя большевистские лозунги проповедовали элитность пролетариата. Карательная политика государства диктатуры пролетариата не исключала рабочих из числа подозреваемых и репрессируемых. Рабочие отвечали забастовками или формированием Ижевской дивизии, воевавшей под Красным знаменем на стороне Колчака. Более мощное сопротивление большевистскому режиму оказало крестьянство.

В экономически многоукладной России различные социальные группы крестьянства неадекватно реагировали на действия и программы белых и красных. Декрет о земле, принятый II съездом Советов, даровал крестьянам право работать на земле, но не распоряжаться ею. Потому линия фронта между губерниями России, вставшими на сторону или красных, или белых, часто совпадала с районами проживания бывших помещичьих крестьян (за красных, не хотели возвращения помещиков) и государственных крестьян (за белых, у них право работать на земле уже было).

Российская Вандея в принципе имела общие корни с французской конца XVIII столетия: крестьяне восставали против революции, которая будто бы и делалась ради них, доведенные ее лидерами до крайнего унижения и обнищания. Крестьяне финансировали гражданскую войну не только непомерными поборами, продовольствием и промышленным сырьем, но и своими сыновьями, составлявшими большинство красных и белых солдат. Выступления часто безоружных крестьян против произвола властей — это проявления народного сопротивления военно-коммунистическому режиму. Они жестоко подавлялись. Так же, как и всякие попытки крестьян распоряжаться результатами своего труда.

Данные о числе крестьянских выступлений в 1918 г. на территории Советской России противоречивы. Многие исходят из данных НКВД о том, что в 1918 г. было 285 крестьянских выступлений, а всего за время гражданской войны — более 400[528]. На самом деле их было значительно больше[529]. Среди основных причин, вызвавших антиправительственные крестьянские выступления, были насильственное ограбление крестьян, жестокие репрессивные меры властей по отношению к ним[530]. Значение крестьянских выступлений тогда же определил Ленин: «Кулацкие элементы… составляли из себя главную и самую серьезную опору контрреволюционного движения в России»[531]. Квалифицировав их как «контрреволюционные», Ленин дал право их беспощадного подавления силой.