2

Как-то раз пришел Ицхак в Народный дом и встретил там своих старых знакомых, вместе с которыми он обивал пороги фермеров и контор. Уверены они были, что Ицхак уехал из Эрец Исраэль, и то же самое думал Ицхак про них; и вот все они как один здесь, в Иерусалиме. Земля эта, которую они хотели обрабатывать и беречь, держит их и не дает им покинуть ее.

Сидит Ицхак со своими старыми товарищами и говорит с ними о фермерах Петах-Тиквы и о владельцах виноградников Ришон ле-Циона; о Викторе, и о Теплицком, и о табаке, который посадили в Нес-Ционе; о чиновнике в справочном бюро в Яффе и о других чиновниках и конторах, которые были и исчезли или должны исчезнуть, потому что любое заведение, где нет жизни, — все равно что мертвое. И в ходе беседы вспоминают они Рабиновича и Соню, море и Яффу, ее виноградники и пальмы. Что только вспоминали они и чего не вспоминали?! Оттого, что разговор этот очень долгий, а мы любим что покороче, пропустим их беседу. Ицхак ведет себя как радушный хозяин и приглашает своих друзей на чашку чая, и заставляет полюбить этот чай, чай Иерусалима, чай из дождевой воды, и заказывает им вкусные булочки грузинского пекаря. Сидят они все вместе и говорят о Рабиновиче, о котором ничего не слышно, и о многих Рабиновичах, поступивших, как и он, и оставивших Эрец Исраэль; а от Рабиновичей возвращаются опять к Соне, которая принимается каждый день за новое дело.

Сидят они, товарищи наши, и говорят — о себе и о других, о раскаленном солнце Иерусалима и о море Яффы, об испарине и о песке, о халуке и о труде, и об Иудее и Галилее, о Иерусалиме и Яффе.

В тот день отложил Ицхак свою работу и взял выходной, чтобы показать своим друзьям Иерусалим. Что только он показал им и что только не показал?! Башню Сияющего Света, которая была построена специально, чтобы наблюдать оттуда восход солнца, и дома и дворы, где не видят вообще света солнца. Синагогу «Краса Израиля», на строительство крыши которой австрийский император пожертвовал деньги, и четыре сефардских синагоги, и высеченную там пещеру, где открыл себя пророк Элиягу. Синагогу «Дом Бога» и синагогу «Руины» рабби Иегуды Хасида. Ешивы и Караимскую синагогу и, естественно, Западную стену, остатки нашего великолепия с древних времен. А перед тем как повел Ицхак наших товарищей в город внутри стен, они побывали в Бухарском квартале и в квартале йеменских евреев, в академии «Бецалель» и в доме Бен Иегуды. И госпожа Хемда Бен Йегуда приняла их радушно и показала им стол, который передавала она мужу в тюрьму; показала им большой шкаф, где стоят словари со всеми словами на иврите, начиная с «Вначале создал Бог…» и до слов, придуманных ею самой. Много всего есть в Иерусалиме, не может глаз охватить все.

Два дня, проведенные Ицхаком с друзьями, показались ему одним праздничным днем. Пока он бродил с друзьями улицами и переулками Иерусалима, почувствовал Ицхак, до чего прекрасен город этот. Что такое Яффа и даже — море Яффы? Единственный в мире — Иерусалим, за все сокровища мира не согласился бы он жить в другом городе. Вдруг охватило его нетерпение, желание срочно отправиться в дорогу. «Почему я должен ехать? И куда я должен ехать?» — спрашивал Ицхак самого себя. И еще не успевал ответить себе на свои вопросы, как уже знал, что должен спуститься в Яффу и повидать Соню, ведь все то время, пока он не разобрался с Соней, он — не свободен. «Зачем мне нужна свобода?» — спрашивал Ицхак сам себя. И еще не успевал ответить на свой вопрос, как переставал думать о Соне и принимался мечтать о Шифре. И поскольку он позволял себе мечтать о Шифре, то думал о ней так, будто Сони нет. Вспоминал о ней, говорил себе: завтра или послезавтра я поеду в Яффо и закончу свои дела с ней.

1

Как обычно по субботам летом, сидел Ицхак затворником у себя в комнате из-за пыли на улицах и потому что все иерусалимские заведения, где можно поесть, закрыты по субботам. Пил он и ел что-то такое, что не радует нутро человека; валялся на кровати и переносился мыслями в другие края. Перед его взором вставала квартира, где он родился; и квартира, где умерла его мама; и квартира, где он жил перед своей алией. И в связи с каждой квартирой и квартирой вспоминалось ему то, что происходило с ним там, и он принялся размышлять о сущности времени.

Время делится на несколько частей: на прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и будущее — два особенных периода, которые отделяются от времени, только у прошлого есть начало и конец, а у будущего нет конца. Тот, кто уверен в себе, надеется на лучшее будущее, тот, кто не уверен в себе, беспокоится за свое будущее. Жизнерадостный человек думает о будущем, меланхолик переживает прошлое. Однако хотя настоящее время представляет собой часть времени, оно — не самостоятельная сущность, а находится посередине между прошлым и будущим и с одной стороны опирается на прошлое, а с другой стороны подпирает будущее.

Мыслью перенесся Ицхак в родные края. Что делает мой город в этот час? В этот час просыпается мой город от дневного субботнего сна и пьет что-нибудь горячее или холодное, чай или фруктовую воду, и ест пироги с фруктовой начинкой или ватрушки со сладким творогом и изюмом. После еды и питья надевают горожане субботние одежды, и отправляются целыми семьями в лес, и сидят там в тени деревьев, и не боятся ни пыли и ни солнца. Потом расходятся по домам, и поднимают из погреба крынки и кувшины, полные простокваши и сметаны, и садятся за третью трапезу, и пьют перед едой и после еды холодную простоквашу.

Лежит Ицхак на кровати и переносится в своих мыслях к землякам. Являются — мухи и комары. Прогоняет он комаров и мух — являются разные мысли. Думает Ицхак о вещах, о которых он уже думал и не хочет больше думать о них. А вот здесь, здесь, в Эрец Исраэль, человек не видит ни простокваши, и ни сметаны, и ни масла, и ни творога (в то время не занимались еще евреи в Эрец Исраэль производством молочных продуктов). Однажды был Ицхак в Ришон ле-Ционе. Он продрог, и у него заболело горло. Хотел достать стакан горячего молока — увидел хозяйку дома, дающую младенцу, которому еще не исполнилось и года, чай смешанный с яичным белком, потому что не было в Ришоне молока. А масло, купленное у арабов, полно волос и грязи; а их творог — твердый, как камень, а запах… Запах, идущий от коз, лучше его. И если даже обдают продукты эти кипятком, чтобы извлечь из них грязь, запах не выходит из них.

Закрывает Ицхак глаза и в то же время не закрывает их, как человек, затворяющий окно и оставляющий форточку открытой; и снова смотрит он на свой город, и на лес в городе, и на деревья в лесу. Являются тысячи комаров и бросаются на его глаза. Прогоняет он комаров — являются тысячи мыслей, и с ними Яффа с Соней. Говорит Ицхак себе: похоже, что пора мне поехать в Яффо. Стала эта мысль трезвонить в его мозгу, и он понимал, что обязан разобраться до конца с Соней — пока он не закончит выяснение своих отношений с ней, он чувствует себя связанным. И когда понял Ицхак, что не избежать ему поездки, опустил голову на подушку и закрыл глаза. Но сон не приходил. Оделся Ицхак и вышел.

2

Белесое солнце раскаляет добела город, и пыль пламенеет от жара. Ни порхания птицы, ни ее щебетанья — все улицы застыли в безмолвии, ничего не слышно, кроме гудения телеграфных проводов. И множество грязных собак валяется под ними, и мухи и комары пляшут меж их глаз. Подался Ицхак поближе к домам — дурные запахи исходят от них; подался к мостовой — трупы кошек и крыс поднимают вонь. Идет он посередине, спотыкаясь о кочки и ухабы. Идет Ицхак и не знает, куда идет. Решил пойти в Народный дом. В Народном доме расставляли скамьи и столы, потому что на исходе субботы будет лекция Фалка Шпалталдера о рассказах Переца. А поскольку там распорядители не нуждались в помощи Ицхака, он попрощался и ушел. Пошел туда, куда повели его ноги, и пришел на улицу Яффо. Магазины заперты по случаю субботы, и дома закрыты из-за жары, и вся улица целиком похожа на безжизненную пустыню. Повернул он и пошел к Яффским воротам. Тут же передумал и вернулся. И когда вернулся во второй раз, уже не знал, куда пойти. На самом деле знал Ицхак, куда ему хочется пойти. Да только железная стена преграждает ему путь. Странное дело, он — из Галиции, и Шифра — из Венгрии, и привел Всевышний их обоих в Иерусалим, а не может он попасть к ней. Со дня, когда он пришел впервые в дом рабби Файша, не чувствовал так Ицхак, до чего же он далек от них, как в эти минуты. А ведь бывало, что принимала Ривка его радушно, но, несмотря на все свое радушие, она думала при этом: сколько праведников и праведниц живут по соседству со мною и не нашел Господь, Благословен Он, никого, кто бы оказал благодеяние больному, кроме Ицхака? А что думает Шифра? Сердце девственницы закрыто наглухо, и не думает она об Ицхаке. Если бы сказал ей отец: выйди и уважь его, она бы не ослушалась. Теперь, когда застревают в его горле слова и он не говорит ничего — кто она такая, чтобы думать об Ицхаке?