Откусив от плитки, он предложил остаток Гаарку.

— Сейчас не хочу, — отказался бантаг. — Потом заберу ее у тебя.

Сержант усмехнулся.

— Мы все еще можем избежать этой войны, — сказал он. — Ты знаешь наши условия. Все люди получают свободу. Вы живете где хотите. Все очень просто.

— И опять я отвечу тебе — нет. Ваша раса превосходит нашу по численности в десять, если не в сто раз. Как долго вы будете сохранять с нами мир?

— Есть только один способ это узнать.

Гаарк покачал головой:

— Мое последнее предложение остается в силе. Вы сохраняете себе жизнь и возвращаетесь с нами. Даю тебе обет крови, что твои жена и ребенок всегда будут под моим прямым покровительством. Твой сын будет жить, Ганс, он вырастет, заведет собственных детей, и мой обет распространится и на них тоже.

— Пусть он лучше умрет, чем будет жить рабом, — твердо ответил Ганс.

Теперь, когда между Гаарком и Гансом не осталось никаких недоговоренностей, кар-карт позволил себе слабую улыбку.

— Вы будете достойными противниками, я это вижу. Победа в этой войне принесет немалую славу.

Ганс нагнулся в седле и сплюнул на землю.

— Да черт с ней, со славой. Это битва за выживание, и вы ее проиграете.

— Даже если так, ты этого уже не увидишь.

— Посмотрим.

— Нам больше не о чем говорить.

— Мы могли бы обсудить погоду, — предложил Ганс.

— Ты хочешь выиграть еще немного времени? — спросил Гаарк.

Отрицательно мотнув головой, он начал разворачивать свою лошадь. Потом остановился.

— Кстати, не рассчитывай на подмогу. Мы сбили тот вчерашний дирижабль. Он загорелся и разбился о землю.

Гансу не удалось сохранить невозмутимое выражение лица, и Гаарк улыбнулся.

— А, так ты этого не знал?

— Пошел к черту, — огрызнулся Ганс.

Гаарк буравил его пристальным взглядом.

— Там ведь кто-то был, да? Может быть, Кин? Тела пилотов сгорели дотла, но я пошлю своих слуг осмотреть останки, пусть они принесут мне череп однорукого человека. Из него выйдет отличная чаша для пира.

— Встретимся в аду, — вскричал Ганс, злясь на себя за то, что в итоге все-таки не смог скрыть от кар-карта своих мыслей и чувств.

— Прощай, сержант, — спокойно произнес Гаарк.

Их взгляды перекрестились, и на какое-то мгновение бантаг замер, словно сожалея о предстоящей разлуке. Наконец он развернул свою лошадь, пришпорил ее и галопом поскакал к своим позициям.

Ганс испытывал сильнейшее желание послать ему вдогонку пулю из своего револьвера, но, несмотря на все, что было между ними сказано, он считал себя не вправе нарушить условия перемирия. Так что сержант тоже развернул своего коня и пустил его вскачь в сторону форта. Домчавшись до рва, он резко натянул поводья, спешился и передал поводья Карге.

— Что он тебе сказал? — со смешком осведомился у Ганса надсмотрщик.

— Пшел вон отсюда, худородный сын шлюхи, — бросил ему Шудер, — а то я прикажу изрешетить тебя пулями.

— Ганс! Вшивый скот!

В руке Карги возник револьвер, и в ту же секунду прозвучал залп. В тело надсмотрщика вонзились десятки пуль. Ненавистного палача разнесло в клочья, и защитники крепости разразились радостными криками.

Ганс усмехнулся. Он уже понял, что это был прощальный подарок Гаарка. Реакция Карги была предсказуема с самого начала. Наслушавшись раздававшихся со стен насмешек своих бывших пленников, он совершенно потерял голову. А кар-карт счел, что это подобающее наказание для плохого слуги. Ганс оглянулся и увидел одинокого всадника, застывшего в отдалении. Гаарк помахал ему рукой, и Ганс ответил ему тем же жестом.

В следующее мгновение артиллерия бантагов открыла огонь по крепости. Ганс скатился на дно рва и вскарабкался по лестнице с другой стороны. Первые вражеские снаряды разорвались справа от него.

Кетсвана помог Гансу выбраться изо рва и пропихнул его в узкий проход между развалинами. Сам зулус стремглав взлетел на груду обломков и спрыгнул на кучу земли, насыпанную с внутренней стороны ворот.

Низко пригнувшись, Ганс прикрыл руками голову, защищая ее от летящих от ворот щепок.

— Что он сказал? — спросил у него Кетсвана, стряхивая с мундира Ганса грязь после того, как они укрылись в бомбоубежище под северо-восточным бастионом.

Ганс попытался собраться с мыслями. Это могла быть ложь. Однако он видел, что скрывшийся в облаках дирижабль был поврежден. Черт подери, Эндрю, ну зачем ты так собой рисковал? Гаарк вполне мог сказать это только для того, чтобы вывести Ганса из равновесия. Но теперь в душе Ганса поселились сомнение и страх, что помощь не придет. Хуже того, он боялся, что все его надежды на спасение Республики тоже были уничтожены.

— Ганс?

Во взгляде Кетсваны читалась тревога.

— Ничего. Этот ублюдок ничего мне не сказал.

— Убавить ход, так держать! Так держать, чтоб вам!

Стоя на капитанском мостике, адмирал Буллфинч следил за дирижаблем, летевшим в тридцати футах над его кораблем, и бормотал себе под нос ругательства. Они теряли драгоценное время: шедшему со скоростью одиннадцать узлов «Питерсбергу» пришлось свернуть с заданного курса и встать против ветра.

— Иванович, возьмите пару матросов и принесите шесть канистр с сырой нефтью. Может быть, им нужно топливо.

Гардемарин козырнул и исчез в трюме. Буллфинч не спускал глаз с дирижабля. Конструкторы «Питерсберга» явно не предполагали, что ему придется совершать стыковку с летательными аппаратами. Две дымовые трубы, возвышавшиеся в средней части корабля, торчали над водой на добрых двадцать пять футов. Если Петраччи заденет одну из них, может произойти катастрофа.

Из гондолы дирижабля высунулся конец каната, и, к своему изумлению, Буллфинч увидел, как из люка в днище «Летящего облака» появились чьи-то ноги и какой-то человек, обвязанный вокруг талии тросом, заскользил по канату вниз.

— Андрейович! — завопил Буллфинч. — Свистать наверх горнистов и морпехов!

Ноги Эндрю наконец коснулись палубы, и он с облегчением перевел дыхание. Двое матросов помогли ему развязать трос. Буллфинч ринулся ему навстречу со своего мостика, а морские пехотинцы и горнисты, возникшие из трюма, как чертики из табакерки, выстроились почетным караулом для встречи высокого гостя. Горнисты начали играть приветственный марш.

— Замечательно, Буллфинч, я в полном восторге, — скороговоркой произнес Эндрю, в последнюю секунду вспомнивший, что сначала надо отдать честь знамени, а только потом капитану судна. — У вас на борту есть запасы сырой нефти?