Глубоко вздохнув, она еще раз набрала номер и стала, считая гудки, ждать. Она ждала и надеялась, что их беседа, наконец-то, будет приятной. Ведь когда-то мама должна согласиться с тем, что ее дочь выросла и должна искать свою дорогу в жизни.

О, мамочка, пожалуйста, пойми же, наконец…

— Квартира Гейнз, слушаю.

— Мама, это Энни. Я звоню, чтобы поделиться с тобой чудесной новостью.

— Я хочу слышать только одну хорошую новость: ты поумнела и возвращаешься домой.

Энни решила не обращать внимания на выпад матери.

— Одна из моих картин будет выставлена в галерее Сан-Франциско. На продажу.

— Как ты этого добилась?

Энни колебалась, не зная, что ответить.

— Понимаешь, мой преподаватель сказал мне, что моя картина произвела на него сильное впечатление, и он хочет показать ее своему другу.

— Очень мило.

Услышав этот сдержанный ответ, Энни сразу пожалела о своем звонке.

— И сколько же лет твоему преподавателю?

— Сорок или сорок пять. Я не задумывалась. И какое это имеет значение?

— А тебе надо бы подумать, Энн-Линн. Интересно, как это первокурсница может добиться показа своей работы в одной из престижных галерей Сан-Франциско? Там выставляются только именитые художники. Уж я-то знаю. Бывала там не раз, чтобы купить картины для дома. Если ты спросишь меня, что этому преподавателю от тебя нужно, я скажу, что именно.

Энни не стала спрашивать, почувствовав, что ее радость куда-то улетучилась.

— Мама, он женат.

— Ты думаешь, это что-то меняет?

— Он счастлив в браке.

— О, даже об этом он рассказал тебе? Какими близкими должны быть ваши отношения, если он посвятил тебя в свою семейную жизнь.

— Зачем ты все искажаешь?

— Нисколько не искажаю. Я сама была молодой. Знаю, как влиятельные зрелые мужчины одурачивают девочек, потерявших из-за них голову. Подумай сама, Энн-Линн.

От грязных намеков матери Энни бросило в жар.

— Ну, что ты молчишь?

— А что ты хочешь от меня услышать, мама?

— Правду. Я сама всегда и обо всем говорила тебе только правду.

— Только ты не видела мою картину и даже…

Мать театрально вздохнула:

— Ах, какие мы несчастные и теперь будем себя жалеть!

Внутри у Энни как будто что-то оборвалось. Она уже ничего не чувствовала, кроме раздражения и сожаления.

— Предоставляю это право тебе, мама.

Энни положила трубку. Через секунду телефон начал звонить. Она не отвечала, и тогда включился автоответчик. Нравоучения продолжались.

— Прекрати дуться и возьми трубку, Энни. Довольно ребячества…

И все в таком духе, пока не закончилось время. Пришлось отключить автоответчик, но телефон по-прежнему разрывался, наконец, звонки прекратились. Измученная, потерявшая всякую надежду наладить добрые отношения с матерью, Энни села и заплакала.

Но мать так просто не сдавалась, и телефон звонил снова и снова. Энни взяла куртку и вышла на улицу.

Нора закурила. Чем дольше ей приходилось ждать ответа на свои звонки, тем злее она становилась.

Как дочь смеет так вести себя? Это все Лиота виновата. Теперь до нее не дозвониться. От нервного напряжения Нора даже не почувствовала, что ногтями больно впивалась в ладонь, когда нетерпеливо сжимала телефонную трубку.

Один гудок, второй, третий, четвертый…

Наконец-то подняли трубку. Ничуть не сомневаясь, что будет разговаривать с матерью, Нора выпалила:

— Что ты наговорила обо мне моей дочери?

— Извините, кто это?

Когда Нора услышала мужской голос, сердце у нее чуть не выпрыгнуло из груди. Неужели ошиблась номером? Чтобы успокоиться, она сделала глубокий вдох и еще раз набрала номер, стараясь быть более внимательной. Однако в трубке прозвучал тот же голос, только теперь с оттенком недовольства.

— Кто вы?

— Это квартира Лиоты Рейнхардт?

— Да. Кто говорит?

— Простите, а вы кто?

— Корбан Солсек, если вам есть до этого дело. Хочу задать тот же вопрос. Кто вы?

— Я Нора Гейнз. — Она была возмущена такой неслыханной дерзостью. — И мне есть дело до того, кто мне отвечает. Я дочь Лиоты Рейнхардт.

— Понятно. Подождите, пожалуйста. Узнаю, захочет ли Лиота поговорить с вами.

He понимая, почему мать так долго не подходит к телефону, Нора возмущалась все больше.

— Эйлинора? Что случилось?

— Не называй меня Эйлинорой. Что ты там наговорила Энн-Линн про меня?

В трубке молчание. Лишь через несколько секунд Нора услышала голос матери.

— Я не наговаривала на тебя. О чем ты?

— Она меня ненавидит! Вот о чем.

— Ты наверняка ошибаешься.

— А я говорю, ненавидит. И в этом виновата ты. Энни все время приходит к тебе, когда нужна здесь. Она ни разу не пришла домой.

— Но она и здесь нужна, Эйлинора, точно так же, как ты.

— Опять ложь. Ты никогда не хотела меня видеть. И сейчас ты используешь мою дочь, чтобы сделать мне больно!

— Опять ты за старое, Эйлинора? Скажу тебе раз и навсегда: это полная ерунда!

Нору как кипятком ошпарили.

— Что ты такое мне говоришь?

За всю свою жизнь она всего один раз слышала металл в голосе матери. Это было в ее разговоре с бабушкой Рейнхардт.

— Ты все правильно расслышала, Эйлинора. Я сказала: полная ерунда! И я жалею, что не говорила этого раньше и позволила тебе стать настоящим чудовищем. Если бы ты стремилась наладить наши отношения, то давно сделала бы шаг навстречу и приехала сюда. Я устала тебя приглашать и ждать!

Нора едва не подскочила, услышав в трубке короткие гудки. Она не могла поверить в это! Мать положила трубку. Никогда прежде не бывало такого.

Ее охватил ужас.

Каково это — оказаться в полном одиночестве?

Я рядом с тобой, дочь Моя. Обратись ко Мне.

Тысячи голосов зазвучали в ее голове. Они причиняли боль, пробуждали злобное чувство. Затем из самой глубины сознания вновь донесся слабый голос, заставивший ее плакать и просить о помощи.

Обратись ко Мне…

Но тут из общего хора выделился более громкий голос.

А на какую помощь ты рассчитываешь? Ты никогда не зависела ни от кого, кроме самой себя.