Я посмотрел на «Компак», стоящий на папином столе. Большие устаревшие диски не вошли бы в «компаковский» дисковод, даже сложи их пополам.

Надо будет позвонить в Лондон, посоветоваться с Эшли насчет этих дисков. С такой мыслью я и уложил их в конверт, а конверт уложил в выцветшую папку.

А потом долго листал индийский дневник дяди Рори, поминутно с грустью улыбаясь. И кажется, так же потерялся на чарующих просторах далекой страны, как некогда потерялся сам Рори… Наконец меня позвала снизу мама – пора пить чай.

* * *

Через несколько дней я уехал на поезде в Глазго. Самые срочные вопросы, возникшие со смертью отца, были улажены. День выдался просто идеальный: по-летнему теплый, по-весеннему свежий. И воздух чист, как зимой, и краски – ярче, чем осенью.

По дороге я обрел спокойствие сродни оцепенению, удалось ненадолго забыть об отцовской кончине и о ее последствиях.

В тот день и привычный наш маршрут выглядел свежо и ново. Поезд ехал из Лохгайра на север вдоль нижнего озера. Пересек в узком месте Лох-Файн у Минарда, сделал остановки в Гарбхаллте, Страхуре, Лохгилпхеде, Портинкапл-Джанкшне, там я перебрался на Вест-Хайленд-лайн и северным берегом Клайда покатил к Глазго. Вода и небо отливали синевой, травы и деревья восхитительно покачивались под напоенным запахом цветов ветерком, и вершины холмов вдали играли пурпурными и коричневыми тонами.

Я глядел на бесконечный летний пейзаж за окном, и уже от одного этого поднималось настроение. И даже уродливая злокачественная опухоль базы подлодок «Трайдент» под Фаслейном не стала каплей дегтя в бочке меда. А когда поезд подъезжал к Квин-стрит (на этот раз я, конечно, помнил, что не надо оставлять багаж в вагоне), глазам моим открылось зрелище нерядовое, даже, я бы сказал, поразительное.

А ведь было оно не чем иным, как прямоугольным участком земли. На этот заросший бурьяном пустырь я мрачно глядел из окна застрявшего поезда дождливым январским днем. И тогда невесть кем протоптанные тропки придавали этой картине безысходности – под стать той, что приросла к моей душе, как кровожадный лишай – к раненой плоти.

И вот это поле выгорело. Причем совсем недавно; ни пятнышка свежей растительности на почерневшей земле. И все же участок не был совсем темным. Огонь уничтожил всю траву, кроме огромной зеленой буквы «X» – яркая и четкая, точно отпечатанная, лежала она на черном флаге опаленной земли. Две пересекающиеся тропки на невспаханном клочке сияли под солнцем, как изумрудные. Огонь прошел над притоптанными былинками и сожрал их более благополучных соседей – вот так, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Я застыл, любуясь этой картинкой. Застыл в тот самый миг, когда снимал сумки с багажной полки.

И, улыбаясь, я спросил себя: «Понял?»

* * *

Папа не давал подробных распоряжений насчет своих похорон. По этому поводу в завещании лишь говорилось, что ему угодно быть погребенным где-нибудь на прилегающем к дому участке. Мы поспорили, и мама наконец решила, что достаточно будет простого обелиска из черного мрамора, с именем и датами рождения и смерти.

И вот я, в фатоватом горском прикиде, стою и вспоминаю прошлогодние летние похороны и думаю, до чего же уродливым получился черный обелиск.

Я грустно покачал головой, повернулся и зашагал к разбитому на газоне шатру. Приходилось ступать осторожно, чтобы не запачкать белые носки из толстой шерсти. Подол кильта бил по коленям.

Интересно, не вернулась ли Эш?

* * *

– Что, что, что? Прентис, отвяжись! Я с твоим братцем, с тех пор как он женился, по-французски еще ни разу не целовалась, это мой шанс, не смей оттаскивать… Ха-ха-ха! Откуда тряпки спер?

Холл лохгайрского дома кишел народом. Гости толпились, смеялись, обменивались подарками, пожимали друг другу руки, требовали выпивку, хлопали Льюиса по спине, обнимали Верити, шептались с мамой, ломились к дверям, чтобы поприветствовать вновь прибывших, и толкались, и улыбались, и гомонили, и подводили меня к мысли, что список приглашенных составлять – задачка посерьезнее, чем я считал раньше. Поэтому я вздохнул с облегчением, увидев, как от входной двери пробирается Эшли. Вспомнив о компьютерных дисках, я метнулся за ними наверх, потом сбежал вниз по лестнице, чтобы ее перехватить и затащить в гостиную.

– В папином кабинете нашел,– объяснил я, протягивая диски.

Эшли положила на стул подарок в яркой обертке, вынула из бумажного конверта диск. Ухмыльнулась. Затем подняла голову, нахмурилась и, раскинув руки, шагнула назад.

– Прентис,—произнесла она с упреком,—почему ты до сих пор не сказал, как я классно выгляжу? Сколько я должна ждать?

На ней были широкие черные брюки и блистающий серебром топик; волосы стянуты на затылке в пучок; очки сменились контактными линзами.

– Ты выглядишь прекрасно.– Я кивнул на диск в ее руке.– Надеюсь, удастся с этим что-нибудь сделать.

Эш глубоко вздохнула и покачала головой:

– Не знаю… Хоть машина-то к ним есть? Я развел руками:

– Спрашивал маму. Она думает, что это диски Рори.

– Такая древность? – Эш с сомнением постучала ногтем по конверту дискеты, как будто боялась, что он рассыплется в труху.

– Я раньше и не знал, что у него был компьютер. Просил маму напомнить, чтобы я к тебе с этими штуковинами подкатил, и она сказала, что у Рори был то ли компьютер, то ли текстовый процессор—что-то в этом роде. За год до того, как исчезнуть, дядя его из Гонконга привез.

– Из Гонконга? – еще сильнее засомневалась Эш.

– Какая-то… копия? Клон? Мама, кажется, апельсин упоминала, но она, наверное, имела в виду яблоко. Помнит, как он жаловался на эту машинку или на программу – к ней не было инструкции на английском, но он все-таки освоил.

– О-хо-хонюшки.

– Папа ее оставил в квартире у Рори, в Глазго, когда увозил оттуда дядины бумаги. В то время он не хотел держать компьютер в доме.

– Мудрый человек был твой папа.

– Я попытаюсь найти чувака, с которым Рори на двоих снимал квартиру, да только машина, скорее всего, давно на помойке… Вот я и подумал: а что, если… ну… может, ты знаешь кого-нибудь, кто способен это… расшифровать? – Я пожал плечами, вдруг почувствовав себя очень неловко.

А Эш уже смотрела на диск, как будто ожидала, что из него полезут гадкие мокрицы. Я кашлянул, прочищая горло; вдруг стало очень жарко, и я вспотел.

– Может, тут и не записано ничего, но на всякий случай…

– Вот что,– медленно произнесла Эш,– давай напрямик: что это за машина, ты не знаешь, но нельзя исключать, что самопальная копия доисторического «Эппла», почти наверняка – из бракованного железа. Собрана косоглазыми детишками в арендованном на месяц ангаре и снабжена восьмидюймовым дисководом, софт – из одних глюков?..