– Я понял, – встал на мою защиту Ласкавый. – Он боится, что стрим отпадет сам собой и он превратится в малодушного, совсем не героического человека.

– И вдобавок влюбленного в эту сучку Лилиан, – ввернула из своего угла Ксана.

Наверное, мое лицо как-то меня выдало. Музыкант был из них самым наблюдательным.

– Черт, так тебя вот что тревожит?

– Лев Петрович, это ошибка. – Симак помахала в открытый люк своему шоферу. – Боже мой, Тео, как мы не учли?!

– Но он со мной ни слова… – замахал руками грек.

Я не понимал, о чем они говорят.

– Лев Петрович, та женщина, которую вы считаете своей настоящей женой, Лилиан, или как ее там, на самом деле всего лишь дополнительный перформер, навязанный федералами.

– Перформер? – Внутри меня что-то лопнуло.

– О господи, Марина, как же его теперь убедить?! – всплеснул руками Костадис. – Януш, то есть Лев Петрович, тьфу ты, слушай внимательно! Мы и не подозревали, что тебя это так занимает!

– Представьте себе, – сухо заметил я.

– А уж меня-то как занимает! – ахнула Ксана.

Я все еще боялся на нее посмотреть. Отчего-то мне казалось, что неуклюжее тело Сибиренко непременно пустит слезу.

Бортпроводник приставил к люку трап и вытянулся по струнке внизу. Подъехала машина с логотипом «Салоник» – к Костадису, благодаря моей подписи, возвращалась его империя.

– Лев Петрович, настоящий Сибиренко со мной немножко делился, на начальном, так сказать, этапе… – Госпожа Симак покусала нижнюю губу. – Капитан Полонский был человек холостой и свободный от глубоких привязанностей. Открытые перформеры – это весьма специфические люди… Но инженеры настояли на парной, семейной версии. Сибиренко создавал идеального, честного дознавателя, преданного не ему лично, а фирме. Лев задался целью выяснить, можно ли взорвать его империю изнутри. Парадокс заключается в том, что Полонский влюбился в другую женщину… А разве госпожа Арсенова вам не рассказывала, как все произошло?

– Я так и не успела, он меня в ванне топил, – пожаловалась Ксана.

– Так Лили – не моя жена?!

– Не ваша. Должна была стать вашей женой, индекс воспоминаний наложился четко, но, как вы помните, эмоциональный стрим невозможно угадать точно.

– Примерно восемь процентов… – прошептал я.

– Где-то так, вам виднее, – почти ласково улыбнулась Марина. – В вашем случае отдел перфоменса так и не смог навязать любимую женщину, хотя подбирала ее новейшая компьютерная программа. Они не смогли управлять вашими… гм… сердечными привязанностями.

– И тогда Лева пошел на дикий шаг, – тихонько произнесла Ксана. – Он познакомил нас с тобой. Он видел, что я тебе нравлюсь…

– Он тебя мне подложил!

– Вот что, ребята! – ловко вклинился между нами Ласкавый. – Нам всем пора, а вы по пути договорите, ладушки? – И подтолкнул меня к выходу.

– Постарайся пережить этот вечер. – Костадис мягко приобнял меня за плечи. – Завтра федералы начнут копать в клинике. Пусть думают, что сам Лева прикончил двойника. Стрелять в вас уже не будет никакого смысла. Они не сумеют доказать, что ты – не Сибиренко! Продержись хотя бы неделю, поживите в Москве пока у Пети. Мы соберем парламентские слушания…

– Я с ней рядом жить не буду!

– Лев Петрович, это ненадолго! Ведь госпожа Арсенова – ваша официальная любовница…

– Лева, только не при слугах. – Ксана подхватила меня под руку и ослепительно улыбнулась парню в кремовой ливрее.

От прикосновения ее бедра меня бросило в жар.

– Марина, вам отдельное спасибо! – Я помахал из окна, пока космический корабль, по ошибке поставленный на колеса, маневрировал между летных такси.

– За что?! – крикнула Симак.

– За восемь процентов… – Это я произнес очень тихо.

На разные голоса зарычали моторы.

Ласкавый, запахнувшись в шелковый шарф, на взлетной полосе раздавал автографы пилотам, к нему сбегались со всех сторон.

В лимузине играла музыка. Ксана смотрела на меня, не моргая, со странным выражением. Возле шофера уселись двое охранников, возле шлагбаума, за летным полем, поджидал бронированный джип.

– В Останкино, – приказал я.

– На праздник, Лев Петрович? – оформил счастливую улыбку шофер.

– Дай мне выпить! – Я входил в роль.

Ксана послушно открыла бар, наполнила на четверть стакан бурбоном. Мне предстояло полюбить напитки Сибиренко.

Снаружи проносилась Москва.

– Лева… – тихо начала Ксана.

– Отстань! – Я скинул ее руку со своего колена. – Еще налей!

– Януш, я прошу тебя, поговори со мной! – Она беспрекословно подлила янтарного алкоголя.

– Отстань, ты всего лишь мои восемь процентов! Когда все закончится, я опять тебя забуду…

– Но я не хочу!

– Чушь! – Я залпом опрокинул виски, кубики льда ударили по зубам. – Ты скучаешь по Льву, но его больше нет.

– Дурак, я по тебе скучаю! – Она придвинулась вплотную.

– Еще налей! – Я старался не вдыхать ее запах.

Под нами промелькнула развязка Садового кольца.

– Нельзя тебе больше, ты должен быть трезвый! Иначе они состряпают байку, что Сибиренко был пьян! – Ее пальцы трогали мой затылок.

– Обойдусь без твоих указаний! – Я откинулся на кожаную спинку. – Так это правда, что Лев нас сам познакомил?

– Да… И ты сразу предложил мне замуж.

– Врешь!

– Не вру! Ты мне очень понравился.

– Но ты же замуж не согласилась?!

– А как я поверю мужчине, который меня любит всего лишь на восемь процентов?

– Но теперь-то не на восемь… – Я внимательно разглядывал башни за окном.

– И я не на восемь, я на все сто.

– Ага, как же! И согласна только на гостевой брак!

– А ты еще раз предложи!

– И предложу, вот только для начала уволюсь и распродам все акции! Я буду нищим, и тогда посмотрим, что ты скажешь!

– Но ты обещал, что будешь баллотироваться?

Мы кричали шепотом, от нее пахло коньяком и «травкой».

– Тебе я ничего не обещал!

– Думаешь, напугал?! А вот возьму и соглашусь!

Машину качнуло. Лифт опускал нас в парковочную ячейку. В темноте я потрогал ее лицо, оно было мокрым от слез.

– Яник, я боюсь…

– Скажи мне еще раз! – Я поцеловал ее в соленые губы. – И тогда все пройдет удачно!

– Я… я люблю тебя и хочу за тебя в традишен. Продавай все, только сам…