Начали поступать отчеты агентов с сообщениями о реакции Японии на заявление президента и на внезапное появление в прямом эфире «официального представителя правительства США». 20 мая агент проинформировал нас, что заявление и передачи Захариаса обсуждались на заседании кабинета министров. На девятнадцатый день кампании мы почуяли запах настоящей крови. Первый ответ Захариасу дал в эфире «официальный представитель» японского правительства, доктор Исама Иноуэ.

— Япония, — заявил Иноуэ, — готова обсудить условия заключения мирного договора при определенных изменениях в формулировке безоговорочной капитуляции. Мы хотели бы объединить усилия для создания международного механизма, направленного на утверждение мира во всем мире и на благо человечества.

Иноуэ неоднократно подчеркнул, что он не только ответил на призыв Захариаса, но и ожидал ответа от Захариаса.

— Мне хотелось бы узнать, — завершил свою передачу Иноуэ, — что думает Захариас-кун об этих предложениях Японии.

Присоединение к фамилии «кун» имело особое значение: «кун» — обращение, принятое в кругу близких знакомых, нечто вроде «мой дорогой друг».

Агенты сообщили, что Императорский дворец запросил копии трансляций Захариаса. В Берне Тагучи искал тайной встречи с американским министром Леландом Б. Гаррисоном. Хотя на руках Тагучи были полномочия, подписанные Того, его сочли свободным переговорщиком и не восприняли всерьез. Была упущена еще одна прекрасная возможность в цепочке, звенья которой могли бы шаг за шагом привести к капитуляции Японии.

В апреле на сцену вышел сам император. Используя архиепископа Токио в качестве личного посредника, он тайно попросил Ватикан прозондировать в Соединенных Штатах почву относительно приемлемых условий. Папа поручил заняться этим вопросом кардиналу Пьетро Фумасони Бьонди, никак не замешивая Ватикан.

Престарелый кардинал попросил Гарольда Титмэна, сотрудника американского дипломатического представительства в Ватикане, передать в Вашингтон послание императора с предложением о мире. По какой-то неясной и необъяснимой причине эта переписка велась не Госдепартаментом, а штаб-квартирой Управления стратегических служб в Вашингтоне. Я отчетливо помню, как бумаги нам носил самый высокопоставленный посыльный из когда-либо курсировавших по Вашингтону, первый помощник Донована в звании бригадного генерала. Появление в заговоре императора преисполнило нас большими надеждами, но нам велели их оставить, поскольку предложения о мире шли через Ватикан. Святейшему Престолу сочли нецелесообразным дозволять малейшее касательство к любому посредничеству в японской капитуляции, опасаясь, что общественное мнение в Соединенных Штатах заклеймит позором и возмутится этим фактом как папским вмешательством.

Малейшее шевеление в этом направлении не ускользало от нашего отдела, в то время в Вашингтоне он был единственным сейсмографом, фиксировавшим эти толчки. Государственный департамент на тот момент был практически парализован. Государственным секретарем был Эдуард Стеттиниус. Именно тогда оказался слишком занят подготовкой к торжественному открытию Организации Объединенных Наций, запланированному на июнь в Сан-Франциско. В отсутствие Стеттиниуса обязанности госсекретаря исполнял Джозеф Грю, многолетний американский посол в Токио, идеально подходивший для этой сложной операции, однако Грю перенес инсульт и еще не совсем оправился. Кроме того, Госдепартамент смущал весьма неприязненный настрой к Японии и пропагандистский шквал, обрушенный отдельными американскими политическими группировками, выступавшими против сохранения императора, поэтому он счел за благо не будить лиха, пока оно тихо.

В июне при весьма зловещих обстоятельствах была предпринята третья попытка начать мирные переговоры. В посланиях с высокой степенью шифрования, направленных Того своему послу в Москве, опытному и мудрому дипломату Сато, министр спросил его, что он думает о передачах Захариаса. Сато ответил, что они были интересны, но Захариасу следовало конкретнее описать подробности условий капитуляции. Того и Сато обменялись несколькими телеграммами, а затем Того вдруг прямо приказал Сато идти к Сталину и просить его о посредничестве между Японией и Соединенными Штатами.

Американские дешифровальщики, отслеживая все исходящие и входящие передачи в Японии, перехватили и расшифровали дипломатические депеши. Расшифровки отправили нескольким получателям, имевшим право допуска. Естественно, их передали Трумэну и Грю, но обошли нас.

Обращение японцев к Сталину за посредничеством было недвусмысленным. Никто из имевших доступ к этим телеграммам Того и Сато не мог сомневаться в искренности или срочности, с которой они надеялись урегулировать вопрос. Просьбу о посредничестве Сталин резко отверг, но также отказался проинформировать об этом самом открытом предложении мира нас, своих союзников. В июне его министр иностранных дел, загадочный Молотов, лично прибыл в Вашингтон, но о японском обращении помалкивал.

Сложилась уникальная в истории дипломатии ситуация. Правительство Соединенных Штатов знало, что Япония на грани краха и просит Сталина вмешаться, однако нам выказывать осведомленность в деле было неудобно, поскольку информация была получена благодаря взлому японского дипломатического шифра.

Швейцарское правительство знало об усилиях Тагучи от имени и по поручению Того, но вновь отказалось признать их законными, как предпринимаемые неофициальным посланником.

Ватикан знал прямо от императора, что Япония пребывает в отчаянном поиске путей капитуляции, но отказался заниматься этим вопросом официально в силу отсутствия с Соединенными Штатами дипломатических отношений.

Швеция знала, что Япония ищет выход из войны, поскольку к ее послу в Токио японцы также обратились с просьбой о содействии.

Захариас прямо говорил с японцами о безотлагательности и возможности мира и получил ответ от представителя правительства Токио, фактически просившего его предоставить Японии условия, на которых она сможет подписать капитуляцию.

В этом пункте я решил взяться за дело сам и разработать «условия», которые Захариас вслед за тем мог бы передать японцам в одной из своих трансляций. Соединенные Штаты вцепились в формулировку безоговорочной капитуляции так, что сами не могли отцепиться, не вызвав волны общественного негодования, с которой Вашингтон не знал, как себя вести или справиться. Формулировку американской общественности прочно внедрили в сознание. И мужи в Государственном департаменте не знали, что с этим поделать.

Я собрал все возможные военные декларации Рузвельта, Черчилля и генералиссимуса Чан Кайши, имевшие отношение к капитуляции Японии. Их я нашел пять: Атлантическая хартия, Каирская декларация, Новогодняя декларация 1944 года Чан Кайши, заявление, написанное мною для президента Трумэна, и решение судьи Верховного суда Роберта Джексона о военных преступниках.

Я включил их в письмо редактору «Вашингтон пост», твердо полагая, что оно быстро дойдет до японцев. Подписать его я решил просто — «Обозреватель», чтобы создалось впечатление, что письмо было пробным шаром, запущенным американским правительством. Я не только ждал, что японцы признают его «условиями» нашей формулировки о безоговорочной капитуляции, но также и надеялся заставить свое собственное правительство принять их на себя и тем самым положить конец этому бесполезному периоду нерешительности.