Самая драматичная трансляция Нордена была посвящена капитану подводной лодки Вернеру Хёнке, фанатичному нацисту и уважаемому, но не любимому экипажем командиру. Когда в Южной Атлантике был потоплен шедший в Южную Африку британский транспорт «Керамик» с членами семей военнослужащих на борту, нам из секретного донесения разведки стало известно, что командиром потопившей судно подводной лодки был Хёнке. Также мы узнали, что, прежде чем скрыться с места катастрофы, Хёнке отказался помочь или вызвать подмогу для спасения гибнувших в воде.

Норден вышел в эфир с суровым предупреждением о том, что после победы союзников Хёнке за свой поступок будет осужден как военный преступник. По странному совпадению всего неделю спустя после этой трансляции американские самолеты потопили подводную лодку Хёнке, а Хёнке выжил. И вновь, по иронии судьбы, адмирал, командовавший проводившим спасательную операцию авианосцем, читал английский перевод передачи Нордена о Хёнке. Он приказал доставить военнопленного в свою каюту.

— Вы знаете, — сказал ему адмирал, — что англичане вас разыскивают. Я иду на Азорские острова, где собираюсь передать вас им.

Командир подводной лодки сломался под этой угрозой. Он признался, что слышал передачу Нордена о себе, и всеми силами постарался заверить адмирала, что Норден ошибался. Адмирал был непреклонен.

— Вас передадут британцам, — сказал он, — если вы не будете сотрудничать с нами.

— Но как? — спросил Хёнке.

— Вы подпишете документ, подтверждающий ваше согласие на сотрудничество с нами.

Хёнке подписал. Его увели и больше не допрашивали, но, как стимул для сотрудничества, показали подписанный им документ его людям. Хёнке так и не смог этого пережить. В лагере он покончил жизнь самоубийством.

Это было грязное дело, и оно прекрасно удалось. По словам прославленного корреспондента «Нью-Йорк тайме» и руководителя Управления военной информации Уоллеса Кэрролла, передачи Нордена были «нашим единственным эффективнейшим пропагандистским оружием в период войны».

В отделе мы также писали листовки, сочиняли слухи, распростиравшиеся агентами среди подводников, а среди прочего составили для немецких моряков песенник, каждая песня которого описывала простой способ уклонения от несения службы.

Наша самая действенная листовка, особо отмеченная коммандером Коггинсом, была изначально настолько же уморительной, насколько впоследствии оказалась эффективной. У моряка с пытавшегося прорывать блокаду корабля офицеры отдела «Z» нашли своеобразную брошюрку. Это был путеводитель по борделям Бордо, порта приписки корабля, с картой города и обозначением домов терпимости по именам их лучших прелестниц, типа «мезон Фифи» и т. д. В ней же перечислялись больницы и кабинеты врачей, куда моряки могли обратиться за профилактикой или лечением. К брошюре прилагалась пайковая карточка, только с указанием, что каждый моряк имеет право на однодневное посещение дамских учреждений.

Мы выпустили 5 миллионов копий брошюры, как она есть, воссоздав все детали, вплоть до скверной бумаги, на которой она была напечатана, и разбросали их над Германией. Только на последней странице мы добавили одну фразу (красным): «Немецкие женщины! Поблагодарите фюрера за такую превосходную заботу о ваших мужчинах!»

Операция «Норден» имела огромное тактическое значение. С течением времени военный отдел также получил важные стратегические задания, а именно два: критически проанализировать суть и моральные последствия формулы президента Рузвельта о безоговорочной капитуляции и подготовить скоординированную кампанию в адрес Верховного командования Японии, выдвинув аргументы, которые будут использовать японские сторонники капитуляции.

Формулировка о безоговорочной капитуляции, провозглашенная на Касабланкской конференции в январе 1943 года, явилась для нас камнем преткновения. Стало очевидно, что она укрепляет моральный дух противника, не позволяя ему даже помыслить о капитуляции, и ведет к продолжению войны. Эйзенхауэр попросил Объединенный комитет начальников штабов США и Великобритании что-то сделать с формулировкой, и в феврале 1944 года комитет поручил нашему отделу подготовить записку с рекомендациями. «Вопросы, — пишет в «Секретных миссиях» Захариас, — на которые были призваны ответить эксперты военного отдела, состояли в следующем: во-первых, способствовала ли формулировка о безоговорочной капитуляции усилению или ужесточению сопротивления противника; а во-вторых, как мы можем изменить формулировку, не теряя лица или не нанося ущерб политическому престижу».

Когда формулировку только провозгласили, мы в военном отделе считали ее выдающейся психологической находкой, поскольку, как выразился Захариас, «она демонстрировала и нашу решимость, и уверенность в доведении войны до победного конца в то время, когда военная ситуация оснований для подобного оптимизма и уверенности не давала». Однако к 1944 году мы стали сомневаться в мудрости и эффективности подобной формулировки. Еще до получения приказа Объединенного комитета начальников штабов я провел исследование об историческом происхождении и законности формулировки.

Я установил, что она основана на историческом заблуждении, неверном толковании выражения Гранта, употребленного в ходе гражданской войны. Более того, я обнаружил, что она юридически ничтожна и по нормам военного права фактически незаконна. С учетом положений Гаагской конвенции, четко различающей меру ответственности комбатантов и нонкомбатантов на войне, этот термин применим исключительно к прекращению боевых действий, но не к будущей судьбе целого народа.

Тем не менее мы рекомендовали Объединенному комитету начальников штабов придерживаться формулировки ради сохранения престижа, если та «не подразумевает режим, который будет установлен после войны и который должен обусловливаться прямо выраженными условиями мирного договора, а не диктатом, подразумеваемым безоговорочной капитуляцией». Эта озабоченность отдела формулировкой о безоговорочной капитуляции обрела еще большее значение в связи с нашим японским заданием.

В нашем отделе работала горстка людей, а его бюджет был меньше стоимости пары торпед. У нас имелось итальянское подразделение в составе милого лейтенанта из добровольного женского резерва ВМС, Дороти Сандлер. Германский подотдел состоял из профессора Стефана Т. Поссони из Джорджтаунского университета, и Иомена Эрнста Эриха Нота, сегодня профессора Университета Оклахомы. В японском подотделе работали профессор Джон Пол Рид из Университета Майами, Деннис Маковой, писатель и лингвист, поразительно бегло говоривший по-японски, профессор Йоси Ёсиока, известный японский психолог, Фрэнсис Ройал Истлейк и Клара Ист-лейк, дети великого американского лексикографа, составителя прославленного японско-американского словаря. Истлейк был выдающимся лингвистом, его сестра — социологом. Нашим военно-морским советником был профессор Бернард Броуди из Дартмутского колледжа, автор книги «Военно-морская мощь в машинную эру», исследователь «мэхэнианской» доктрины[84] и, на мой взгляд, самый выдающийся и яркий американский эксперт в области стратегии и политологии. Я, в роскоши своего одиночества, участвовал в исследованиях и специальных разработках, сотрудничая со всеми подотделами тематически и как литератор, предлагая темы и идеи сценариев для Нордена, выдумывая слухи, сочиняя листовки и поставляя аргументы нашему старшему офицеру для защиты нашего отдела от прицельного огня твердолобых военно-морских консерваторов.