– Поделом. – Ладонь горела от силы удара, но о сделанном я не жалела. – Есть вещи, мистер Норманн, с которыми не шутят.

– Это была не шутка, а психологический прием, – въедливо уточнил детектив, и в голосе у него не было ни малейших следов раскаяния. Я вдруг почувствовала себя невероятно усталой, словно целое утро тащила в гору тяжелый камень, а он у самой вершины сорвался вниз, обратно к началу пути.

– Вам виднее, мистер Норманн. Если на этом все, то прошу вас покинуть мой дом – у меня множество неотложных дел, да и у вас, полагаю, тоже.

Но, конечно, Эллис не позволил мне просто так уйти. Не такого сорта был этот человек – если уж ему что-либо требовалось, он получал желаемое любой ценой, не особенно считаясь с приличиями, чужим мнением и даже с законами.

– Да постойте же! – Детектив схватился за верх моей юбки, и дымчато-зеленый лен с золотой нитью предупреждающе натянулся. – Выслушайте меня! Я, право, не знаю, за что вы на меня дуетесь, леди Виржиния, но готов принести вам самые искренние мои извинения – хоть бы и на коленях, на площади перед вашим особняком, при всем честном народе.

– Не утруждайте себя, – торопливо откликнулась я, пытаясь выдернуть юбку из цепких пальцев детектива. С него сталось бы выполнить обещанное, а мне это было ни к чему.

– Так хоть скажите, на что вы сердитесь! – Глаза Эллиса казались сейчас пронзительно-голубыми, как весеннее небо где-нибудь в провинции, вдали от фабричных труб Бромли, и такими же невинными. – Неужели я оскорбил вас после вечера памяти Мореля? – Я поджала губы, не собираясь жаловаться, но взгляд сказал за меня все. – О, так значит, я угадал. А мне-то казалось, что вам просто нездоровится, – тяжело вздохнул Эллис. – Честно говоря, я тогда был слишком увлечен разработкой версии о причастности Палмера к нашему делу и не слишком-то следил за своими манерами. Но, право, я ни за что не захотел бы вас обидеть, Виржиния, – проникновенно произнес он и отвел взгляд. – Судите сами. Разве разумно с моей стороны было бы ссориться с графиней? Даже если отбросить в сторону личные чувства, а я вас глубоко уважаю за ум и характер – и, конечно, восхищен вашей красотой… Словом, даже если отбросить это, остается чистая выгода от знакомства со столь влиятельной особой. Помощь, которую вы оказываете мне в расследованиях, воистину неоценима. Без ваших связей и, что греха таить, средств я бы не сумел раскрыть ни дело об убитых дочерях баронета Куиннсли – да, да, то, для которого я брал платье мисс Мадлен, ни поймать сумасшедшего, который охотился исключительно на седых джентльменов, питающих страсть к театру… Леди Виржиния, не держите на меня зла! – Ошеломленная потоком уверений и комплиментов, я не заметила, как Эллис выпустил мою юбку, но завладел рукою и теперь осторожно, будто успокаивая пугливую зверушку, поглаживал раскрытую ладонь кончиками пальцев. – Честно сказать, я с юности отличаюсь тем, что не всегда способен осознать, почему людей обижают те или иные слова. Прийти к этому знанию логически – могу, но вот прочувствовать – увы. А потому просто скажите, какие мои слова показались вам оскорбительными, и я никогда больше их не произнесу.

После такой впечатляющей речи вспоминать, с чего начиналась наша ссора, было до крайности глупо. К тому же Эллис, по всей видимости, не лгал – он действительно упорно не понимал, что меня обидело… Кроме того, я чувствовала, что сейчас он во мне нуждался.

Или в моих деньгах.

– Отпустите мою руку… Эллис. – Я колебалась всего секунду, но все же сменила гнев на милость. Детектив, услышав свое имя вместо прохладного «мистер Норманн», просиял. – Извинения приняты, а что до причины… Позвольте мне умолчать. Теперь же присядем. Расскажите, что за дело вас привело в мой дом.

– Расследование, конечно, – улыбнулся Эллис и начал рассказ. Выяснилось, что за то время, пока я держалась в стороне, следствие продвинулось ненамного.

Тем же вечером, когда мы расстались, детектив в компании Эрвина Калле отправился в апартаменты загадочной «невесты» Мореля. Темные пятна на полу оказались именно пятнами крови.

– Реакция с перекисью водорода, Виржиния, реакция с перекисью водорода, – наставительно произнес Эллис и добавил с сожалением: – Правда, сказать, была ли эта кровь человеческой или, скажем, коровьей, я не могу.

Детектив тщательно осмотрел комнаты, однако не обнаружил больше следов, указывающих на вероятное убийство. Конечно, на первый взгляд все смотрелось крайне подозрительно. Беспорядок можно было бы принять за признак яростного сопротивления жертвы. Отсутствие ценностей – украшений, денег и манто из белой лисы, которое Морель, по словам художника, дарил «невесте», – могло указывать на преступление, совершенное с целью наживы. Но разгром царил везде, а не лишь там, где обнаружились подозрительные пятна. Да и к тому же пропали не только ценные вещи, но и мелочи, вроде нательного белья, повседневной одежды и духов; конечно, кое-что осталось, но в количествах, явно не соответствующих нуждам молодой и неплохо обеспеченной женщины.

– Я почти уверен в том, что она сбежала, – подвел итог Эллис. И, подумав, добавил: – Или ее вынудили сбежать, или кто-то все же убил ее, но сымитировал побег. Последнее, впрочем, маловероятно – редкий дурень-преступник забудет замыть кровавые следы. Да еще такие… Они буквально бросаются в глаза при входе в жилище и кричат: «Здесь произошло что-то страшное!» Нет, я склоняюсь к версии, что «невеста» сбежала, прихватив самое необходимое, а кровью пол запятнала нарочно, чтобы сбить с толку возможных преследователей. И, да, мы не нашли ни единой капли «любовного зелья». Может, его подсовывала Морелю и не невеста, но что-то мне подсказывает, что это была именно она. А я всегда верю своей интуиции, Виржиния.

Эллис коротко пересказал мне и результаты опроса свидетелей. В общем-то, там и говорить было не о чем. Соседи, как всегда, ничего не видели и не слышали, квартирная хозяйка и не подозревала, что жилица сбежала – или стала жертвой убийцы. «Милая девушка была, – расстроенно всхлипывала она. – Бледная, как леди, ну, и глаза то ли голубые, то ли серые. Улыбалась так светло…»

– Увы, стены в этом доме оказались без ушей и без глаз, – со вздохом перефразировал Эллис известную поговорку. – Никаких значимых сведений от хозяйки я не получил, за исключением приблизительного описания внешности «невесты». А вот мальчишка-газетчик сообщил нечто любопытное: якобы недавно собаку, которая жила недалеко от мусорной кучи за домом, нашли дохлой – кто-то не поленился перерезать ей глотку. Это, впрочем, мог быть любой прохожий. Озлобленный пьянчуга, вор, просто жестокий человек или неразумный ребенок – вы знаете, каковы нынче дети, ради забавы вполне могут порезать бродячего пса. Но я допускаю и то, что в апартаментах «невесты» мы видели собачью кровь.

– Какой ужас, – зябко передернула я плечами, представив себе, как «невеста» – в моем воображении невысокая девушка без лица, но с руками по локоть в крови, – хладнокровно лишает жизни бедное животное. – Так вы теперь ищете возлюбленную Патрика Мореля?

– В том числе и ее, – подтвердил Эллис. – Лайзо же сдружился с Эсмондом Палмером. Ну и невезучий же он парень, этот Эсмонд! И дня не проходит, чтобы не ввязывался в какую-нибудь передрягу. Он, к слову, полностью уверен в том, что Морель повесился сам – именно потому он и назвал его трусом. Палмер кое-что слышал о пропавшей «невесте» и даже видел ее раз или два – издалека, потому что Морель, заметив его, переходил на другую сторону улицы, а его спутница прятала лицо за полями шляпки. Я склонен считать, что Эсмонд – не убийца, но весьма ценный свидетель. Например, он сообщил Лайзо, что Морель очень не хотел браться за последнюю роль. Из суеверия – ведь пришлось бы играть повешенного. На репетициях эту сцену брал на себя дублер, но режиссер настаивал на том, чтобы Морель сыграл ее сам. Тот долго отказывался, грозясь даже уходом из Королевского театра, но потом согласился. Правда, так и не успел провести ни одной репетиции – на следующий день его нашли мертвым.