пели,

Адонису плели они венки.

И были все так светлы, так прекрасны,

Так счастливы они казались мне,

Залитые горячим солнцем юга

Я с ними шла. Со мною был Роберт.

КЛАРА

О, говори! Рассказывай, что хочешь, –

И, может быть, ты вспомнишь обо всем!

АГНЕСА

Давно, давно, когда жила я в замке

И мне служили слуги и пажи,

Я выпила забвения напиток –

И радостный привиделся мне сон:

В одеждах светлых, легких и свободных

Шли девушки и юноши во храм.

Они цветы несли, смеялись, пели,

Адонису плели они венки.

И были все так светлы, так прекрасны,

Так счастливы они казались мне,

Залитые горячим солнцем юга

Я с ними шла. Со мною был Роберт.

Но там его Дафнисом называли

Он весел был, смеялся, пел, шутил.

Потом меня приревновал к другому,

Шутя, корил, сердился и – простил.

И вместе мы сплетали анемоны,

Адонису бессмертному венки.

Проснулась я. В решетчатые ставни

Холодный, тусклый, робкий лился свет.

Унылое гудело, «Miserere» –

Процессия монахов мимо шла.

И жизни смысл впервые мне открылся;

Я поняла, что я лежу в гробу.

Но этот сон сегодня повторился…

Как счастливы бываем мы во сне!

КЛАРА

Но неужели этою любовью

Ты утолила б сердце навсегда?

Но неужели играми и смехом

Всю жизнь твою наполнить ты могла б,

И не изныла бы в томленье тайном,

В священной жажде света и молитв?

АГНЕСА

Там столько света, солнечного света!

А их молитвы радостны, как день!

КЛАРА

Я говорю тебе о свете вечном;

Его там нет и не было вовек.

Там солнце светит, бренное, земное,

Пока Господь светить ему велит.

Но день зайдет, – и лягут тени ночи.

Молись, сестра, дабы увидеть свет

Неугасимый, незакатный, вечный,

Блаженный свет!

АГНЕСА

    Молчи, молчи, молчи!

Нас слушает паук, а он не любит,

Когда при нем о свете говорят.

КЛАРА

Несчастная! Но кто из вас несчастней,

Кто более страдает – не пойму.

АГНЕСА

Из нас?

  Но кто ж еще здесь страждет? – Крысы?

КЛАРА

Я о твоем Роберте говорю.

АГНЕСА

Роберт? – Он счастлив. Он меня так любит.

И верит мне. Его зовут Дафнис.

КЛАРА

Роберт несчастлив страшно и безмерно;

Тоскует он, как может тосковать

Лишь сильный духом. Жизнь его разбита,

Разрушен храм. Страдает он вдвойне –

И за себя, и за тебя, Агнеса.

Ведь он любил, любил тебя всегда.

АГНЕСА (мало-помалу приходя в исступление)

Любил?… да, да… любил. Я вспоминаю…

Он так сжимал мне руки, так сжимал,

Как будто их сломать хотел, и кости

Мои хрустели… Помню… да… любил!..

Меня на землю бросил и ногами

Топтал и бил. Признанья жаждал он.

Но знала я, что смерть в моем признанье

И для него, и для меня, для всех…

И я молчала… Он ломал мне кости,

А я… молчала… Изверг твой Роберт!

И ты – его сообщница. Вы, звери,

Терзать меня приходите сюда!

О, будьте все вы прокляты вовеки!

(бросается на солому)

КЛАРА (склоняется над ней)

Смирись, Агнеса. Милая, смирись.

Прости ему. За все твои страданья

Он даст ответ. Но ты его прости.

Не раздражай напрасным противленьем,

Все расскажи, что знать желает он,

И от тебя одной услышать жаждет.

Снеси упреки, пытки, все снеси,

Смирись пред ним, покайся – и слезами

Огонь горящей мести угаси.

Еще не все погибло. Свет небесный

Прольет лучи в твою больную грудь,

И ангелы порадуются в небе

Смирись пред ним. Да будет мир с тобой.

(исчезает)

АГНЕСА (одна)

Ушла и эта. Все уйдут. Все сгинет.

Как хорошо! Теперь я вновь одна.

Зачем она так много говорила?

Напрасные и чуждые слова.

«Смирись», «прости». Как странно в этом склепе

Они звучали. Странно и мертво.

Простить его? За что простить должна я?

За темноту и холод этих стен?

За жизнь мою – за мрак, тоску и холод

Всей юности отравленной моей?

За что простить? «Смирись, смирись»…

      Но мне ли,

Униженной, смириться перед ним?

«Роберт несчастлив страшно и безмерно.

Тоскует он»… нет, лучше позабыть,

Забыть о всем… Я, верно, прислонилась

Лицом к стене… все в сырости оно

И каплями увлажнены ресницы

(проводит рукой по глазам)

«Разрушен храм»… «Страдает он вдвойне»…

О, Боже мой, как давят эти стены!

Мне душно, душно! Воздуха!.. Огня!..

Мне тяжко здесь

(мечется в отчаянье)

    Спасите! Помогите!..

Сюда! Скорей! Мне снится страшный сон…

Вот он стоит… Весь черный, нелюдимый…

На арфе он играет золотой…

Нет – этот сон – не музыка, а слезы…

Я чувствую, что смерть моя близка.

О, если бы уснуть мне на мгновенье!

О, если бы мне умереть во сне!

(Падает на солому и закрывает лицо руками. Издалека, чуть слышно, доносятся и звуки арфы, играющей ту же мелодию, как и в 4-м акте. Постепенно музыка слабеет. С последним аккордом подземелье озаряется красным светом факелов. Их несут слуги. Некоторые остаются на лестнице, другие у самого входа в тюрьму. За ними идет РОБЕРТ, закутанный в черный бархатный плащ, вышитый серебром. Его густые черные волосы падают до плеч, на бледном, прекрасном лице смешанное выражение жестокости и скорби. Медленно подходит он к лежащей Агнесе и садится на табурет возле