Франческа проснулась снова, когда зашаталась кровать. Сайрус поднимался с постели, но поскольку он ничего не сказал, Франческа отвернулась и закрыла глаза. Ее бедро вдруг задела тяжелая рука.

– Что такое? – сонно промычала Франческа, поворачиваясь на бок.

То есть должна была промычать. Собственного голоса она почему-то не услышала. Франческа сглотнула. Сайрус, покачиваясь, стоял рядом, губы шевелились, но тоже не издавали ни звука. Сев рывком, Франческа попыталась выговорить: «Сайрус!» – тщетно. Слабый свет, сочащийся через щели в досках, начал меркнуть. В хижине потемнело.

Сайрус бился, будто в конвульсии.

– Сайрус, что с тобой?

На этот раз Франческа ощутила дрожь голосовых связок, но голоса по-прежнему не было. Ее окутывало глухое безмолвие. Глухое! Она оглохла!

Франческа кинулась к двери, и комната потонула в темноте. Только тогда Франческа догадалась, что это не свет меркнет, а ее накрывает слепота.

За порогом Франческу резанул по глазам солнечный свет – и хаос. Вокруг валялись вырванные с корнем деревья. Одно рухнуло прямо на хижину. В руинах виднелась кобольдская голова и рассеченный торс. Землю исполосовали глубокие борозды, и среди всего этого кошмара извивались щупальца слепоты.

Франческа закричала, зовя Сайруса, но не расслышала собственный голос. На миг ее снова окутала слепота, и она в панике метнулась прочь. Перед прозревшими глазами возникла поваленная секвойя. Франческа с разбега прыгнула на гигантский ствол и переползла, обдирая живот и грудь о жесткую кору, на другую сторону, в папоротники.

В тени зрение восстановилось, но глухота не уходила. Стоило Франческе забиться глубже в чащу, как папоротники вдруг озарило солнце, и еще одна высоченная секвойя, накренившись, рухнула в подлесок. Дрожь от удара пробежала по исполинскому стволу.

У вывороченных корней клубилась слепота. Клубок темного ничто рос с каждым мигом, надвигаясь на Франческу.

Она рванулась прочь, но слепота заклубилась вокруг. Мимо промчались темные фигуры – наверное, кобольды. Что-то ударило Франческу в спину, и видимый мир пропал. Она почувствовала резкий рывок. Руку ожгло, словно хлыстом. А потом и боль, и ощущения, и ориентация в пространстве разом исчезли.

Она умерла.

Она мертва.

Совершенно точно мертва.

Иначе что это?

Она попробовала шевельнуть чем-нибудь, ощутить собственное тело. Ничего. Попыталась снова. Ничего. Все-таки смерть?

Прошла четверть часа.

Наверное.

Прошел день.

Кажется.

А может, ни секунды не прошло. Что, если смерть – это навечное заточение сознания в пустоте? Она всегда считала, что смерть будет либо такой, как описывают священники, либо просто небытием. Но священники явно ошибались. Никакого вознесения сквозь вселенную к вечному суду Создателя нет и в помине. Однако и на возврат к небытию, в котором она пребывала до рождения, не похоже.

Она остается собой.

И по-прежнему способна злиться. Если это и есть мир иной, то здесь довольно убого. Мышление без ощущений – это издевательство какое-то, Всевышний свидетель. Ее это категорически не устраивает. Душа должна отправиться на суд, преобразиться или развеяться по ветру. А не болтаться в пустоте, как одинокий огурец в рассоле. Такое впечатление, что Создатель вдруг устал в самый разгар творения и, махнув рукой, удалился со словами: «А, гори оно синим пламенем, пойдем лучше выпьем!»

В оторванном от тела сознании понеслись лавиной колкости и богохульные издевки, которые Франческа не задумываясь обрушила бы на Создателя.

И тут…

Перед глазами расплылись кроны секвой. И сизое небо над ними. Постепенно из расплывчатого пятна начали проступать отдельные ветки. Что-то протопало рядом. Кто-то огромный. Франческа различила икры, ягодицы, темно-серую кожу, местами словно отшлифованную, а местами облепленную моллюсками, глубоко зарывшимися в покровы и распустившими по ветру перистые усики.

Существо попятилось, земля дрогнула. А потом у Франчески закололо в руках, и будто придавило невидимой стеной. Лишь через миг она поняла, что это ударная волна после взрыва.

Кошмарное существо пропало.

Дрожа всем телом, Франческа поднялась и обвела взглядом опустевший лес. Рядом стоял кобольд. Не Жила. Кто-то другой. Он взял Франческу за руку и повел прочь. А когда она упала, подхватил и понес, без усилий, словно ребенка.

Углубляясь все дальше в лес, он добрался до ямы, окруженной плотным кольцом деревьев. Франческе и прежде доводилось слышать о существовании таких «волшебных колец», образованных молодыми побегами вокруг старого, умирающего дерева. На краю ямы теснились магистр Шеннон, Азура, Жила, еще двое кобольдов и Сайрус.

Сайрус тотчас кинулся к Франческе и принял ее из рук кобольда. Она прижалась к нему, чувствуя, как по щекам льются слезы. Сайрус что-то говорил, но она не слышала.

– Я не слышу, – сказала Франческа. Сайрус вздрогнул, словно она крикнула ему прямо в ухо. Может, действительно крикнула. Она не разбирала, с какой громкостью говорит. – Я оглохла.

Сайрус обратился к Шеннону. От лба старого магистра к Азуре перекинулся мостик золотистого текста. Фамильяр уставился на Франческу.

Сайрус по-прежнему прижимал ее к себе, но у нее начали подкашиваться ноги.

– Я, пожалуй, сяду, – заявила она, опускаясь на землю. Лесная подстилка встретила ее холодом.

Учащенно дыша, Франческа закрыла глаза и зарылась пальцами в мягкую темную землю. Совсем недавно она думала, что умерла, и возводила хулу на Создателя. Теперь же, когда сознание снова принадлежало телу, ее охватил страх перед еще не свершившейся смертью.

Мир был невыразимо прекрасен – земля под ногтями, запах прели и зелени. Ладони Сайруса на ее плечах. Франческа посмотрела ему в лицо, в распахнутые шире некуда глаза, на острую черную бородку, на смуглые скулы…

Он был прекрасен. И от этого слезы полились с удвоенной силой.

Мир так чудесен, а она его чуть не лишилась. В груди стало больно. Франческа почувствовала себя ребенком. Одно потрясение, схлынув, сменялось другим. Она снова закрыла глаза, и Сайрус крепче притянул ее к себе. От мыслей о смерти накатывали рыдания. Сайрус принялся баюкать ее, и Франческа покорно качалась в его руках, пока не унялись судороги в груди. Она утерла нос и почувствовала странное умиротворение, которое способны дать лишь полчаса самозабвенных рыданий.

Разлепив ресницы, она вновь увидела лицо Сайруса. Он отер мозолистыми большими пальцами слезы с ее щек. Франческа взяла его за руку. Такая теплая, такая настоящая ладонь. Сайрус поцеловал ее в висок. Она обвила его руками за шею и прижалась всем телом.

Потом она заметила Никодимуса, который сидел на огромном корне, рассыпав волосы по плечам. Грудь и живот блестели от пота, оливково-коричневую кожу испещряли багровые рубцы – не иначе как отрывал татуировки с хтоническими заклинаниями. Двухдюймовый порез на груди сочился кровью. Шею и безбородое лицо покрывали брызги какой-то черной краски. «Незначительные повреждения, срочного вмешательства не требует», – по целительской привычке машинально отметила Франческа. У ног Никодимуса пристроились три кобольда, Шеннон стоял рядом. Все говорили.