минут», со 2 марта, находится лично в Красноярске. И по совету Крутовского Владимир Ильич тут же пишет прошение: «Имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне остаться в городе Красноярске впредь до распоряжения о назначении мне места жительства… Я ходатайствую о назначении мне места жительства, ввиду слабости моего здоровья, в пределах Енисейской губернии и, если возможно, в Красноярском или Минусинском округе» 1.

6 марта походная канцелярия губернатора принимает прошение. На нем ставится соответствующий штамп, но резолюции нет. А 7 марта Александр Дмитриевич Горемыкин убывает в Иркутск…

Трудно сказать, знали или не знали родные Владимира Ильича, но никто из них не упоминает о том, что в самой канцелярии губернатора у него, видимо, был «покровитель». Александр Александрович Корнилов, ставший позднее известным историком, с апреля 1894 года служил чиновником особых поручений при Горемыкине и занимался крестьянскими и переселенческими делами. По прежним временам его хорошо знала Лидия Книпович из группы питерских народовольцев, тесно сотрудничавших с «Союзом борьбы». Вместе с женой Корнилова — Натальей Антиповной Федотовой она училась на Бестужевских курсах. И уже 14 февраля (в день выхода «стариков» из предварилки) она направила Александру Александровичу письмо, в котором сообщала о высылке в Восточную Сибирь Ульянова, Кржижановского, Старкова и просила помочь им устроиться в более «цивилизованном» месте. Давала она и «зацепку»: слабое здоровье ссыльных. Об Ульянове, в частности, в письме говорилось: «Это человек очень образованный и крайне симпатичный, но с очень слабыми легкими. Нельзя ли будет устроить их всех в одном месте, т. к. с Кржижановским едет мать и в таком случае мать Ульянова была бы совсем спокойна и за своего сына, который был бы под призором матери Кржижановского» 2.

В эти же дни Крутовский устраивает медицинскую комиссию. «По моей просьбе к товарищам из врачебного отдела, — пишет он, — у Владимира Ильича нашли якобы верхушечный процесс в легких и что ему по состоянию здоровья необходимо жить в более теплом климате в Енисейской губернии, а таковым считался Минусинский уезд» 3.

Прочел губернатор прошение Ульянова или нет — неизвестно. Но то, что оно было принято, да еще подкреплено медсправкой, оказалось весьма существенным. Спустя два дня, 8 марта, в Красноярск приехал, и также за свой счет, «подельник» Ульянова доктор Яков Ляховский. В Питере, как пишет Владимир Ильич, они договорились о том, что «если придется путешествовать до Иркутска, то поедем уже вместе» 4.

Вдохновленный примером Ульянова, Ляховский тоже попытался задержаться и ждать решения своей судьбы в Красноярске. Но не тут-то было. «Ему, — пишет Владимир Ильич, — не позволили ждать здесь дольше, т. е. не позволило местное начальство». Убывавшего на почтовых лошадях в Иркутск Ляховского Ульянов проводил 15 марта, а о себе написал: «Меня пока не тревожат, да и не могут, я думаю, ибо я подал прошение генерал-губернатору и теперь жду ответа. Впрочем, абсолютно невозможного нет ничего и в том, что мне придется тоже проделать такое путешествие» 5.

Потекли долгие дни ожидания: официального уведомления от губернатора и приезда товарищей, следовавших по этапу «на казенный счет».

Ссыльных в Красноярске было превеликое множество. Преобладали народники и народовольцы. Из немногих марксистов Владимир Ильич ближе других познакомился с Петром Красиковым. Дед его — минусинский казак, был красноярским протоиереем, а самого Петра выслали из Питера на родину за знакомство в Женеве с Плехановым и социал-демократическую пропаганду среди студентов столичного университета.

Из ссыльных народовольцев он чаще других встречается с Василием Карауловым и Петром Кулаковым, заведовавшим статотделом Енисейской губернии. Они попытались сразу же втянуть Ульянова в публичные дискуссии с местным народническим «теоретическим светилой» Николаем Яцевичем, но споры эти, видимо, мало привлекали Владимира Ильича 6.

Дабы избежать «говорильни», а заодно собрать дополнительные материалы для своей работы, начатой в тюрьме, он, заручившись рекомендацией Крутовского, ходит в знаменитую библиотеку купца-библиофила Геннадия Васильевича Юдина, находившуюся в красноярском предместье Тараканово.

«В библиотеку хожу ежедневно, и так как она находится в 2-х верстах от окраины города, то мне приходится проходить верст 5 — около часа пути, — пишет он матери 15 марта. — Прогулкой такой я очень доволен и гуляю с наслаждением, хотя частенько прогулка меня совсем усыпляет. В библиотеке оказалось гораздо меньше книг по моему предмету, чем можно было думать, судя по общей ее величине, но все-таки есть кое-что для меня полезное, и я очень рад, что могу провести здесь время не совсем зря. Посещаю и городскую библиотеку: в ней можно просматривать журналы и газеты; приходят они сюда на 11-й день, и я все еще не могу свыкнуться с такими поздними «новостями» 7.

Через десять дней он вновь пишет матери: «Живу по-прежнему, шляюсь в библиотеку за город, шляюсь просто по окрестностям для прогулки, шляюсь к знакомым, сплю за двоих, — одним словом, все как быть следует». И в следующем письме опять о прогулках: «Окрестности города, по реке Енисею, напоминают не то Жигули, не то виды Швейцарии: я на днях совершил несколько прогулок (дни стояли тут совсем теплые, и дороги уже высохли), которыми остался очень доволен…» 8

Так уж случилось, что томительное ожидание ответа от губернатора и приезда товарищей завершилось почти одновременно. 4 апреля Ляховский послал из Иркутска телеграмму о том, что Ульянов, Кржижановский и Старков, то есть именно те, за кого хлопотала Книпович в письме Корнилову, «назначаются в Минусинский округ». И 4 апреля почтовым поездом в Красноярск прибывают его друзья по «Союзу борьбы».

Вопреки ожиданиям поездка эта оказалась не столь уж тяжкой. Впервые — не по «Владимирке», а по новой сибирской магистрали — партия ссыльных в сопровождении жандармского полковника, минуя все промежуточные этапы, проделала этот путь за столь короткий срок. «Путешествие в отдельном вагоне, длившееся 10 дней, — писал Мартов, — было довольно комфортабельно» 9.

Когда поезд остановился, Владимир Ильич и сестра Глеба Кржижановского Антонина бросились к вагону и через открытые окна стали обмениваться с прибывшими «рукопожатиями и торопливыми вопросами». Полковник, выскочивший из вагона для торжественного рапорта местным властям, был взбешен. «Шашки наголо!» — скомандовал он, и конвойные стали силой оттаскивать цеплявшихся за окна арестантов. А «станционные жандармы, — рассказывает Мартов, — догадались схватить Ульянова и его спутницу буквально за шивороты и на наших глазах потащить их в какую-то комнату…

Эта сцена произвела ошеломляющее впечатление на маленькую нашу спутницу, четырехлетнюю Валю Юхоцкую… Когда нас начали выводить из вагона… и к нам, окруженным конвоем с шашками наголо, подошла кучка чиновников и высших офицеров, девочка,