— Песня называлась «Дай мне испить красы твоей», — возразил Том, — молочницы всегда охотно ее слушают. Некой высокородной леди, сколько мне помнится, она тоже нравилась.

Ее ноздри раздулись.

— В речных землях полно девиц, которым ты нравился, и все они теперь пьют чай из пижмы. Уж казалось бы, мужчина твоего возраста должен знать, как уберечь женщину. Скоро тебя станут звать Том Семь Сынов.

— Семь сынов у меня уже есть. Чудесные парни и поют, что твои соловьи. — Заметно было, что Тома это нисколько не удручает.

— А не сказал его милость, куда направляется, миледи? — спросил Харвин.

— Лорд Берик ни с кем не делится своими планами, но я знаю, что близ Каменной Септы и в Трехгрошовом лесу теперь голод. На вашем месте я поискала бы его там. — Леди Смолвуд отпила глоток вина. — Надо вам знать, что у меня бывали и менее приятные гости. Стая волков долго выла у моих ворот, полагая, что я прячу здесь Джейме Ланнистера.

Том перестал бренчать.

— Так это правда, что Цареубийца снова на свободе?

Леди Смолвуд презрительно прищурилась.

— Вряд ли они охотились бы за ним, если бы он сидел в цепях под Риверраном.

— И что же миледи им сказала? — спросил Джек-Счастливчик.

— Что сир Джейме лежит голый у меня в постели и слишком обессилел, чтобы спуститься к ним. Один из них имел наглость обозвать меня лгуньей, и мы спровадили их, пустив пару стрел. Думаю, они отправились к Черной Луке.

Арья поерзала на сиденье.

— А что это были за северяне, которые спрашивали о Цареубийце?

Леди Смолвуд, видимо, удивило то, что она заговорила.

— Они не назвались, дитя, но одеты были в черное, с белыми солнцами на груди.

Белое солнце на черном — эмблема лорда Карстарка. Это люди Робба. Может, они все еще где-то поблизости. Если бы она сумела ускользнуть от разбойников и найти их, они, возможно, отвезли бы ее к матери в Риверран…

— Не говорили они, как Ланнистеру удалось бежать? — спросил Лим.

— Говорили, да только я не поверила ни одному их слову. Они утверждают, что его освободила леди Кейтилин.

Тома это так поразило, что он снова дернул струну.

— Полно вам. Это же безумие.

Неправда это, подумала Арья. Не может это быть правдой.

— Я того же мнения, — сказала леди Смолвуд. Тут Харвин вспомнил об Арье.

— Такие речи не для ваших ушей, миледи.

— Я хочу послушать, — воспротивилась Арья, но разбойники были непреклонны.

— Ступай, белочка, ступай, — сказал Зеленая Борода. — Веди себя, как подобает маленькой леди, и поиграй во дворе, пока мы разговариваем.

Арья сердито вышла и непременно хлопнула бы дверью, не будь она такой тяжелой. Ночь уже опустилась на замок, на стенах которого горело всего несколько факелов. Ворота были на запоре. Она, конечно, обещала Харвину, что не будет снова пытаться бежать, но это было до того, как они начали говорить неправду о ее матери.

— Арья! — позвал вышедший следом за ней Джендри. — Леди Смолвуд сказала, у них тут есть кузница. Не хочешь посмотреть?

— Пошли. — Все равно делать больше нечего.

— Этот их Торос, — сказал Джендри, когда они шли мимо псарни, — не тот ли самый, который жил в Королевской Гавани? Красный жрец, толстый, с бритой головой?

— Думаю, что тот. — Арья, насколько помнила, ни разу не разговаривала с Торосом в Королевской Гавани, но знала его в лицо. Они с Джалабхаром Ксо были самыми заметными фигурами при дворе Роберта, а Торос к тому же состоял в дружбе с королем.

— Он меня, конечно, не помнит, но он бывал у нас в кузнице. — Кузницей Желудей некоторое время никто не пользовался, но кузнец аккуратно развесил свой инструмент на стене. Джендри зажег свечу, поставил ее на наковальню и взял пару щипцов. — Мой мастер всегда ругался с ним из-за его горящих мечей и говорил, что не годится так обращаться с хорошей сталью. Но Торос хорошей сталью никогда и не пользовался. Просто окунал какой-нибудь дешевый меч в дикий огонь и поджигал. Мастер говорил, что это алхимический фокус, но лошади пугались такого меча, и неопытные рыцари тоже.

Арья наморщилась, стараясь вспомнить, говорил ли что-нибудь отец о Торосе.

— Он ведь не очень благочестив, верно?

— Верно. Мастер Мотт говорил, что Торос может перепить даже короля Роберта. Они оба одного поля ягоды, говорил он — дураки и пьяницы.

— Не годится обзывать короля пьяницей. — Король Роберт и правда много пил, но он был другом ее отца.

— Я про Тороса говорю. — Джендри протянул щипцы, как бы желая ущипнуть ее за нос, но она отбила их в сторону. — Он любил пиры и турниры, за это король Роберт его и отличал. Кроме того, он смелый. Когда проломили стену Пайка, он первый ворвался в брешь и стал рубить своим горящим мечом, поджигая островитян при каждом ударе.

— Вот бы и мне горящий меч. — Арья с удовольствием подожгла бы целую кучу народу.

— Говорю же тебе, это просто фокус. Дикий огонь губит сталь. Мастер продавал Торосу новый меч после каждого турнира, и каждый раз они торговались как одержимые. — Джендри повесил щипцы обратно и снял со стены тяжелый молот. — Мастер Мотт говорил, что мне пришло время выковать свой первый длинный меч. Он дал мне кусок хорошей стали, и я уже прикидывал, как примусь за дело, но тут пришел Йорен и забрал меня в Ночной Дозор.

— Ты все еще можешь ковать свои мечи, если хочешь. Ты сможешь работать на моего брата Робба, когда мы приедем в Риверран.

— Риверран, — протянул Джендри, положив молот. — А ты теперь совсем другая. Настоящая девочка.

— С этими дурацкими желудями я похожа на дуб.

— Ничего. Ты красивый дубок. — Он подошел поближе — и понюхал ее. — Даже пахнет от тебя хорошо в кои-то веки.

— Зато от тебя воняет. — Арья пихнула его на наковальню и бросилась бежать, но Джендри поймал ее за руку. Она подставила ему ногу и повалила. Он увлек ее за собой, и они принялись кататься по полу. Сила была на его стороне, но Арья брала проворством. Всякий раз, как он сжимал ее руками, она вывертывалась и давала ему тумака. Джендри только смеялся ее ударам, и ее это злило. Наконец он захватил обе ее руки своей, а другой стал ее щекотать. Арья двинула его коленом между ног и вырвалась. Они оба перепачкались, и от ее желудевого платья оторвался рукав.

— Спорю, теперь я уже не такая красивая, — крикнула она. Когда они вернулись в зал, Том пел:

Ты будешь спать, моя любовь,

В постели пуховой,

Ходить в шелках и кружевах,

В короне золотой.

Клянусь тебя всю жизнь мою

Лелеять и беречь,

И защитит от всех врагов

Тебя мой верный меч.