Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается рисунка с живой натуры, называемого «академией», то я сделала его без труда, и Жулиан не поправил ни одной линии. Его не было, когда я приехала, и одна из учениц показала мне, как начать; я никогда раньше не видала таких рисунков.
Все, что я ни делала до сих пор, было никуда не годное вранье!
Наконец я работаю с художниками, с настоящими художниками, произведения которых выставляются в салоне, которым платят за картины и портреты, которые даже дают уроки.
Жулиан доволен моим началом. «К концу зимы вы будете делать очень хорошие портреты», – сказал он мне.
Он говорит, что его ученицы иногда не слабее его учеников. Я бы стала работать с последними, но они курят, да к тому же нет никакой разницы. Разница еще была, когда женщины рисовали только одетых; но с тех пор, как они рисуют с голой натуры, это все равно.
Служанка при мастерской такая, какие описываются в романах.
– Я всегда была с художниками, – говорит она, – я уже более не мещанка, я художница.
Я довольна, довольна!
5 октября
– Вы сами это сделали? – спросил Жулиан, войдя в мастерскую.
– Да.
Я покраснела, точно сказала неправду.
– Ну… я очень доволен, очень доволен.
– Да?
– Очень доволен.
А я-то! Следуют советы… я еще ослеплена превосходством других, но я уже не так боюсь. Все эти женщины, которые учатся уже три, четыре года в мастерской, в Лувре, занимаются серьезно.
6 октября
Я никого не видела, потому что была в мастерской.
– Будьте спокойны, – сказал мне Жулиан, – вы недолго будете в дороге.
А когда в пять часов мама приехала за мной, он сказал ей приблизительно следующее:
– Я думал, что это каприз балованного ребенка, но я должен сознаться, что она действительно работает, что у нее есть воля и что она хорошо одарена. Если это будет так продолжаться, то через три месяца ее рисунки могут быть приняты в Салон.
Каждый раз, подходя поправлять мой рисунок, он с некоторым недоверием спрашивает, сама ли я его сделала.
Еще бы! Я ни разу не спрашивала совета ни у одной из учениц, за исключением одного раза в самом начале.
Я немного усваиваю их артистические манеры…
В мастерской все исчезает; не имеет ни имени, ни фамилии; тут перестаешь быть дочерью своей матери, тут сама по себе, каждая личность имеет перед собой искусство и ничего более. Чувствуешь себя такой довольной, такой свободной, такой гордой!
Наконец я такая, какою уже давно хотела быть. Я так давно хотела этого, что теперь мне даже не верится.
Кстати, знаете, кого я встретила на Champs Elysees?
Просто-напросто герцога Г., занимавшего целый фиакр. Красивый, несколько полный молодой человек с красноватыми волосами и красивыми усами обратился в толстого англичанина, очень рыжего, с рыжими баками.
Однако четыре года… меняют человека. Через полчаса я уже не думала о нем. Sic transit gloria Ducis.
Какая я была экзальтированная!
8 октября
Новая модель головы – это утром. Нечто вроде певицы из кафешантана, которая пела во время отдыхов. После полудня нашей натурой была молодая девушка.
Говорят, что ей только семнадцать лет, но уверяю вас, что ее талия успела уже сильно пострадать. Говорят, что эти нищие ведут невозможную жизнь.
Поза трудная, мне приходится работать с усилием. Люди потому стыдятся своей наготы, что не считают себя совершенными. Если бы они были уверены, что на теле нет ни одного пятна, ни одного дурно сложенного мускула, ни обезображенных ног, то стали бы гулять без одежды и не стыдились бы. Только не дают себе отчета, но стыдятся именно по той причине, а не от чего другого. Разве можно устоять и не показать что-нибудь действительно прекрасное и чем можно гордиться? Кто, начиная с царя Кандавла, хранил про себя свое сокровище или красоту? Но насколько каждый легко удовлетворяется своим лицом, настолько всякий совестлив относительного своего тела.
Стыдливость исчезает только перед совершенством, ибо красота всемогуща. С той минуты, как могут сказать что-нибудь другое, чем «это прекрасно!» – значит, это не совершенство. И тогда есть место осуждению и всему прочему.
Я только что сказала, что совершенная красота освобождает от всяких стеснений и заставляет вас забыть все. Музыка, позволяющая вам видеть недостатки постановки, несовершенна. Геройский поступок, который в минуту его совершения оставляет в наших чувствах место чему-нибудь, кроме удивления, не есть поступок безусловно героический. Нужно, чтобы то, что вы видите или слышите, было достаточно возвышенно, чтобы наполнить всю вашу голову, тогда только оно будет бесконечно могущественно.
Раз вы видите нагую женщину и говорите, что это дурно, то эта женщина не есть воплощение красоты, потому что у вас явилась другая мысль, чем та, которая перешла в мозг через глаза. Вы забываете, что это прекрасно, говоря, что она обнажена. Следовательно, красоты ее не было достаточно, чтобы вполне поглотить вас. Поэтому те, которые показываются, стыдятся, а те, которые смотрят, шокируются.
Стыдятся, зная, что другие находят это дурным; но если бы не находили этого дурным, то есть если бы это было всеми принято, тогда и не стыдились бы.
Итак: абсолютное совершенство и красота уничтожают, даже предупреждают осуждение, следовательно, уничтожают стыдливость.
9 октября
Рисовала свою певицу с очень близкого расстояния и в ракурсе. На всю эту неделю у меня самое дурное место в мастерской, потому что я поздно пришла в понедельник.
– Но это совсем недурно, – сказал Жулиан, – я даже удивлен, что вы сделали ее так. Это самая трудная поза, и как можете вы работать на таком близком расстоянии? Ну, я вижу, что дело пойдет, как по маслу.
Вот мой мир. Мои выезжают, ездят в театр, я же рисую, в ожидании Масленицы в Неаполе, если мои мысли не изменятся и не произойдет ничего нового.
10 октября
Не думайте, пожалуйста, что я делаю чудеса, потому что Жулиан удивляется. Он удивляется потому, что приготовлялся к фантазиям богатой девушки, и притом начинающей. Мне недостает опытности, но то, что я делаю, верно, и я схватываю сходство. Что же касается исполнения, оно таково, каково может быть после восьмидневной работы.
Все мои сотоварищи рисуют лучше меня, но ни одна не рисует так верно и так похоже. Что заставляет меня думать, что я буду рисовать лучше их, это то, что, чувствуя их достоинства, я не удовольствуюсь, если достигну того же, между тем как большинство начинающих всегда говорят: если бы только я могла рисовать, как та или другая!
У них есть практика, знание, опытность, но эти сорокалетние девушки не сделают ничего лучше, чем делают теперь. Те, которые молоды… рисуют хорошо, у них есть время… но нет будущего.