— Ох! — проговорил Эдик, глядя на Юлину голову цвета пожара. — Привет…

— Ой! Простите. Я вас не ушибла? Здравствуйте. Вы кто? Рабочий?

— Можно и так сказать, — улыбнулся Эдик. — А ты кто?

Юля ему гордо:

— Я — художник по костюмам. Нон, тут рабочий пришел!

Нонна не оборачивается. Она стоит спиной к своей группе и сосредоточенно смотрит в одну точку на заднике декорации. Зато Соня заметила Эдуарда и бежит к нему со всех ног.

— Это не рабочий! — выкрикивает она на бегу. — Это — брат мой! Это наш инфернальный друг! Заказчик наш и благодетель.

— Балаболка!

Он не может отвести взгляд от красных волос и белой, почти прозрачной кожи молодой женщины. Он видит, как она подходит к Нонне, которая стоит, отвернувшись от всех, и, кажется, читает газету, приклеенную к стене, при этом бурно жестикулируя. Эдик показывает глазами на Юлю, тихо спрашивает:

— Кто это?

— А это мои подруги! — отвечает Соня и радостно кричит: — Нонна, Юля, идите сюда!

— Да тихо ты…

Но уже поздно. Нонна и Юля обернулись и пошли по направлению к Эдику и Соне.

— Познакомьтесь, девочки. Эдуард — прошу любить и жаловать.

Нонна чинно кивает:

— Очень приятно.

— А я еще не знаю, — честно признается Юля.

Соня толкает ее локтем в бок.

— Она у нас — дитя душистых прерий. Придушить жалко, но хочется.

— Рыжая, — шепчет Эдик.

Нонка, Соня и Юлька в один голос:

— Простите?

— Да вот ты… да вот вы… рыжая такая.

— Ну и что? — строго спрашивает Юля.

— Да нет, ничего. Как работается? — спрашивает он у Нонны.

Та вежливо отзывается:

— Спасибо.

Подумав немного, искреннее добавляет:

— Ужасно!

Вечером они завалились в клуб к Эдику. Гуляла вся съемочная группа и сам Эдик с друзьями. Нонна слышала, что совместные праздники сближают творческий коллектив. Во всяком случае, в театре говорили именно так. Поэтому там часто и много выпивали. Нонна не любила шумных застолий, но ничего не могла с собой поделать. Ей казалось, что если она расстанется с ними, то потеряет нить, связывающую их.

Нонна сидит между Валерой и Димой, которые снова играют в шахматы. Шахматная доска стоит на месте Нонниной тарелки. Правда, Нонне она ни к чему, так как девушка по-прежнему смотрит в одну точку, только теперь это точка находится где-то на шахматном поле.

Соня занимается армрестлингом с оператором. Гримерша, звукорежиссер и осветитель активно болеют, хотя не вполне понятно, за кого.

Гаврик что-то мычит в углу. Складывается новая песня.

Эдуард снимает с волос Юли видимую ему одному соринку.

— Вы простите, что я вас за рабочего приняла.

— Давай на «ты».

— Давайте.

— Давай, — поправляет он.

— Давай.

— Это ты прости, что я в таком виде явился. Недвижимость у меня в области, стройки. А там дожди, грязь.

— А правда, что ты Гришу в бане подобрал?

Эдуард усмехнулся:

— Подобрал.

— А ты всех подбираешь?

— Нет, только талантливых.

Юля трясет рыжей шевелюрой.

— А мы тоже ничего!

— Вот я вас и подобрал.

Нонна прожила этот день в мягком тумане. Когда она рухнула в постель, туман заволок ее в сон и потом снился. Телефонный звонок резанул по мякоти сна, и Нонна, босая, в пижаме, подбежала к телефону:

— Алло.

В трубке слышно шипение.

— Алло.

Снова шипение, затем короткие гудки. Нонна кладет трубку и окончательно просыпается. Вновь раздается звонок.

— Алло!

Она несколько секунд слушает голос на том конце провода и от неожиданности садится мимо табурета.

— Федя? Здравствуй… Что?.. Что-нибудь случилось? Что случилось?

В Калифорнии было теплое и солнечное утро. Федя, взмыленный после оздоровительной пробежки, сидит на коряге, океан плещется рядом.

— Нон, ничего не случилось. У вас все в порядке?

— Да, — отчего-то хрипит Нонна, простыла, наверное. — А у тебя?

— Нормально. Здоровы?

— Да… А ты?

— Ничего. Как погода?

— По-разному… А у вас?

— А у нас солнце. У нас всегда солнце. Тошнит от него, тошнит. Ну ладно, пока. Я еще позвоню.

В своей питерской квартирке Нонна с недоумением смотрит на трубку, из которой слышны короткие гудки. Она осторожно кладет трубку на рычаг телефона, будто она может взорваться при неосторожном обращении.

Нонна твердо знала: если случается что-нибудь хорошее, за это непременно придется заплатить. Чем больше это самое «хорошее», тем дороже оно стоит. Цена Фединого звонка оказалась чудовищной: павильон, в котором они снимали клип для Гаврика Лубнина, обнесли подчистую. Украли все: камеру, приборы, костюмы. Все!

Они стояли посреди разгромленного павильона, и Нонна спросила:

— Как это могло случиться?

Она спрашивала в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь. Она спрашивала вообще. Но отозвался оператор Витя:

— Не знаю.

Этот же вопрос задал Эдик. Соня, Нонна и Юля сидели перед ним, и он спросил:

— Как могло такое случиться?

— Не знаю, — так же, как и оператор, ответила Нонна. — Никто не знает.

— Утром пришли, все в таком состоянии, будто Мамай прошел, — рассказывает Соня.

— Что украли? — поинтересовался инфернальщик.

Нонна честно сказала:

— Все.

Эдуард угрожающе сощурился:

— Конкретно?

Соня устало перечисляет:

— Камеру. Соответственно, все пленки, осветительные приборы, костюмы, Гришину гитару…

— Это саботаж, — тихо говорит Нонна.

Соня подхватывает:

— Диверсия.

— Простите нас.

— Брат, прости. Но мы… как бы и не виноваты.

— Нет, виноваты! — кается Нонка. — Надо было дежурного оставить или камеру с собой забрать. — Она протягивает пакет с остатками денег: — Все, что осталось.

Эдуард смотрит на пакет. Разве ему денег жалко? Разве он о деньгах печется? Он о порядке радеет. Он хаоса не выносит. Неожиданно Юля, до сих пор не проронившая ни слова, коротко вздохнула и, будто кран отвинтили, начала рыдать. Эдик мотнул головой. Женских слез он не выносил, потому что боялся их. А рыжая ревела в голос.