Однако заботили Ансгара не подарки и не расставание с полюбившимися доспехами. Нет, его заботило совсем другое. Хотя зима была уже совсем близко, но никто в хирде, даже родной брат, еще не знал о предстоящей свадьбе. А между тем, женившись, Ансгар должен был уйти из хирда. Путь викинга не допускает семейной жизни, для викинга семья – это его дружина, его братья по оружию. Жена, дети, домашний очаг – все это привязывает человека к насиженному месту, а воину такое не пристало. Сегодня хёвдинг служит одному конунгу, завтра – другому, а вместе с ним кочует по Мидгарду и его хирд. Жизнь викинга – нескончаемый поход, который в любой момент может быть прерван вражеским мечом, или топором, или копьем, или стрелой, или морской стихией. Жениться могли себе позволить либо ярлы и конунги, либо вольные бонды. Одни были настолько богаты, что им не приходилось беспокоиться о пропитании и крове для своей семьи даже в случае собственной гибели, другие только тем и занимались, что своим беспрестанным трудом кормили жену и детей. У викингов, у простых воинов не было ни богатств, ни времени на заботы о семье. Их дни даже в мирное время казались заполнены войной – они несли стражу, упражнялись с оружием и без него, а когда выдавалось свободное время – пили, пели песни и дрались.

Ансгару нравилась такая жизнь, но теперь он решил от нее отказаться. Он захотел жить, как жили его родители – в лесной глуши, в своем большом, но простом доме, чтобы можно было уходить на охоту на несколько дней, а потом возвращаться к теплу родного очага и объятиям жены, растить сыновей, учить их обращаться с оружием и каждый год, когда приходит пора продавать шкуры убитых зверей, брать их с собой, чтобы они могли посмотреть на море. Это была бы хорошая жизнь.

Но нужно было как-то сказать о своем намерении брату, друзьям и Бальдру. Агнар, конечно, сначала будет возмущаться и напомнит о долге крови, который еще не уплачен. Но на это Ансгар ответит так же, как он ответил Годину, и брат пусть не сразу, но поймет. Друзья тоже не отвернутся от него, особенно Ульвар и Ивар. Разве что Бильд наверняка скажет несколько злых слов. Он вообще после прихода в Остерланд стал резок в словах и поступках, а после того как Ансгар сломал ему ключицу, и вовсе набычился. Еще был Ормар. Этому тоже не понравится то, что задумал Ансгар, но уж его возражений точно не было нужды слушать. Ансгара больше беспокоило, что скажет Барг. Викинг от головы до пят, познавший множество женщин, но ни одной из них не позволивший себя приручить, он вряд ли бы понял желание Ансгара связать себя до конца жизни с одной-единственной девушкой и отказаться от доли свободного воина. Но при этом Ансгар чувствовал, что Баргу он может довериться вполне. Тот, само собой, посмеется над ним, будет подшучивать, однако препятствовать не станет. А вот с кем Ансгар меньше всего хотел обсуждать свою женитьбу, так это с Бальдром. Не говоря о том, что хёвдинг вообще не любил своего «дренга», вряд ли бы ему понравился уход из хирда одного из воинов. Это могло стать дурным примером для других. Кроме того, уход Ансгара мог ослабить его положение при конунге, который ценил своего спасителя и, по сути, именно благодаря ему приблизил к себе Бальдра. А уж сама причина, по которой Ансгар решил оставить дружину, без сомнений, вызвала бы у Бальдра припадок буйного гнева. Ведь он считал, что из хирда можно уйти только в одном направлении – в Вальхаллу. И все же Ансгар должен был с ним поговорить.

Но сделать это оказалось не так-то просто. После пира в честь победы над Модольфом Бальдр продолжил пьянствовать и на другой, и на третий день, а потом еще и еще. Вопреки своим прежним размышлениям, которыми он делился с Ансгаром, Бальдр очень скоро принял данов в свою дружину на полных правах, сделав Кнута новым хирдманом. Больше того, Бальдр не просто принял данов, он их к себе приблизил, чем вызвал явное неудовольствие старых хирдманов, особенно Оддгейра. И если Кнута уважали, признавая в нем старого, заслуженного воина, если Мане необычным видом и поведением вызывал всеобщий интерес, то Оспака все люто ненавидели. Почему этот пропойца так пришелся по душе Бальдру, никто не знал, но он не отходил от него ни на шаг. Оспак не просто готов был поддержать своего нового хёвдинга, когда тому хотелось выпить, нет – он сам подсовывал ему брагу, даже когда тот уже вроде бы готов был остановиться. Барг пытался поговорить с Бальдром, но тот и слушать не хотел. Наоборот, пил и буянил еще пуще. Забыв все предосторожности, он принялся при свете бела дня прямо на улицах Хольмгарда приставать к девицам и женам, каждый раз выбирая тех, что принадлежали к словенскому племени. Глядя на него, наглели и его даны, а за ними и остальные. Уже несколько раз по вине Бальдра и его людей возникали стычки и драки, были раненые и со стороны словен, и со стороны нордманов. Во дворец конунга потекли жалобы. Не только словенские старейшины, но и некоторые ярлы из числа пришлых, те, что понимали, как опасно разжигать вражду между племенами, пытались обратить внимание конунга на не в меру распоясавшегося хёвдинга.

Но у конунга Рёрика были другие заботы. Спустя два месяца после ухода большого войска на юг появились первые вести. Их принесли с собой всадники Йоара, вслед за которыми шли дружины других ярлов. Это были вести о победе, которая, однако, не имела никакой цены. Воины из Кёнигарда так и не объявились, и кривичи были предоставлены своей судьбе. Они не стали сопротивляться, прятались по лесам, оставляя врагу на разграбление свой нехитрый скарб, и лишь изредка нападали на отдельные отряды, слишком отдалившиеся от основного войска. Адальмунд сжег множество поселений, но взял лишь немного пленных и совсем ничтожную добычу. Покорить кривичей не удалось. Оставаться на зиму в их лесах, не имея припасов, было неразумно, и пришлось уйти. Для всех, и для конунга в первую очередь, становилось ясно: чтобы покорить кривичей и другие полуденные племена, нужно покончить с Кёнигардом, а значит, следовало готовиться к большому походу далеко на юг. Товарищам Ансгара, жаждущим поскорее добраться до золота Ёрмунрекка, такой поворот пришелся по душе, но у самого Ансгара были другие планы.

В то утро он, наконец, пересилил нежелание расставаться с даром конунга и явился на Торг со своим шлемом. Купцов к этому времени уже почти не осталось, а те, что были, хотя и оценили его по достоинству, но заплатить не хотели либо не могли. Шлем стоил дорого, и Ансгар это знал. Он показывал его Хвату, чтобы узнать, сколько именно, и теперь, когда гости из иных земель, думая, что имеют дело с неразумным северным дикарем, пытались выторговать шлем за бесценок, Ансгар не давал себя одурачить. Он уже начал опасаться, что из его затеи вообще ничего не выйдет, но тут один купец предложил ему обменять шлем на одно из оставшихся у него непроданными украшений. Он показал свой товар, и Ансгару сразу приглянулись невиданной им прежде формы серьги в виде двух больших колец, на которые были подвешены по нескольку изузоренных щитков. Но Хвата рядом не было, и Ансгар не знал, чего стоят эти серьги. Видя его сомнения, купец предложил в довесок к ним свой большой изогнутый кинжал в богато убранных ножнах. Перед таким искушением Ансгар не смог устоять, и они ударили по рукам.

Теперь он шел в хирдхейм, размышляя о том, как объяснить Агнару и друзьям пропажу своего шлема, ведь он унес его тайком, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Но скоро эта маленькая тайна раскроется, и надо будет сказать что-нибудь более или менее вразумительное. Ансгар на ходу покачал головой – брат, конечно, не поймет его объяснений, а уж другие тем более. Да что говорить, Ансгару самому было безумно жаль терять такую драгоценность. Но его душу грело ощущение тяжести за пазухой, где в тряпицу был аккуратно завернут его свадебный дар Злате. Он представлял, как преподнесет ей приобретенные столь дорогой ценой серьги, как она поразится их красоте, как будет восторгаться ими, как вденет в свои ушки и станет звенеть ими и блестеть на солнце. Ансгара переполнял восторг от предвкушения той радости, которую он принесет своей любимой. Ее старику отцу в дар предназначался тот самый кинжал, который достался Ансгару вместе с серьгами. Продолжая вышагивать по направлению к хирдхейму, он достал его и принялся рассматривать сначала ножны, потом сам клинок. Это было хорошее оружие. Ансгар с удовольствием сохранил бы его у себя, тем более что Годину он уже, в общем-то, был ни к чему. Но Ансгар твердо решил, что не оставит будущего тестя без подарка.