– Нужно было избавиться от Бента, – сказала она. – Мне кажется, он что-то знает. Давай свесим его за ноги с моста. Дедушка так всегда делал. Почему ты все еще в этой перчатке?

– Он верой и правдой служил нашему банку, – ответил Космо, пропуская последний вопрос мимо ушей.

– И? Это здесь при чем? У тебя снова что-то с рукой?

– С рукой все в порядке, – ответил Космо, и очередной алый бутон боли распустился аж до самого плеча. «Я так близок, – думал он. – Так близок! Витинари думает, что поймал меня, но это я поймал его! О да! И все же… возможно, пришла пора заметать следы».

– Сегодня же вечером отправлю к господину Бенту Кренберри, – решил Космо. – Теперь, когда есть Криббинс, он мне более ни к чему.

– Правильно. А потом Липкина посадят за решетку, и банк вернется к нам. Знаешь, ты очень плохо выглядишь. Такой бледный.

– Такой же, как Витинари? – спросил Космо, указывая на портрет.

– Что? О чем ты? Хватит говорить глупости, – ответила Пуччи. – И пахнет здесь как-то странно. Тут кто-то умер?

– Мои мысли очистились. Завтра будет последний день Витинари в кресле патриция, обещаю.

– И снова ты говоришь какие-то глупости. И сильно потеешь, кстати говоря, – сказала Пуччи. – В самом деле, у тебя с подбородка капает. Возьми себя в руки!

– Гусеница, наверное, тоже думает, что умирает, когда превращается в прекрасную бабочку, – проговорил Космо мечтательно.

– Чего? Что? Кто ее знает! Какое отношение это имеет к делу? – допытывалась Пуччи. – И вообще, там все не так происходит, потому что, вот послушай, это очень интересно: короче, гусеница умирает и вся разлагается, а потом маленький кусочек от нее, точка или типа того, вдруг просыпается и съедает эту гусеничную кашу, и это становится потом бабочкой. И это чудо природы. А ты просто приболел. Хватит капризничать. У меня сегодня свидание. Увидимся утром.

Она упорхнула, оставив Космо одного, не считая Кренберри, который читал в углу.

Космо вдруг подумал, что почти ничего не знал о нем. Но в качестве Витинари он, разумеется, скоро будет знать обо всех все.

– Ты ведь учился в школе Гильдии Убийц, верно, Кренберри? – спросил он.

Кренберри достал из верхнего кармана маленькую серебряную закладку, бережно положил ее на страницу и закрыл книгу.

– Да, сэр. Стипендиат.

– А, точно. Помню таких, вечно куда-то торопились. Их частенько травили.

– Да, сэр. Некоторые из нас выжили.

– А я тебя никогда не дразнил?

– Нет, сэр. Я бы запомнил.

– Это хорошо. Это хорошо. Как твое имя, Кренберри?

– Не знаю, сэр. Найденыш.

– Какая жалость! У тебя, наверное, была тяжелая жизнь.

– Да, сэр.

– Мир подчас бывает так жесток.

– Да, сэр.

– Сделай одолжение, убей сегодня господина Бента.

– Я взял себе на заметку, сэр. Я возьму напарника и примусь за задание за час до рассвета. Большинство постояльцев госпожи Торт отсутствует в это время, и туман будет самый густой. Госпожа Торт как раз гостит у своей старой приятельницы госпожи Хармс-Битл на Добромыльной улице. Я справился заранее, предвидя такую возможность.

– Ты мастер своего дела, Кренсберри. Снимаю шляпу.

– Спасибо, сэр.

– Ты не видел Досихпора?

– Нет, сэр.

– Куда он только мог подеваться? Впрочем, ступай и поужинай. Я сегодня не буду есть. Завтра я изменюсь, – проговорил он вслух, когда за Кренсберри закрылась дверь.

Он потянулся вниз и обнажил клинок. Это была вещь редкой красоты.

На портрете напротив лорд Витинари вздернул бровь и сказал:

– Завтра ты станешь прекрасной бабочкой.

Космо улыбнулся. Он был почти у цели. Витинари окончательно спятил.

Господин Бент открыл глаза и уставился в потолок.

Прошло несколько секунд, и этот удручающий вид сменился огромным носом, на некотором расстоянии от которого виднелось встревоженное лицо.

– Ты проснулся!

Господин Бент моргнул, перефокусировался и посмотрел на госпожу Драпс, от которой виднелся только силуэт напротив лампы.

– Ты такое учудил, господин Бент, – сказала она спокойным заботливым тоном, которым обычно разговаривают с буйнопомешанными, пожилыми или вооруженными до зубов людьми.

– Учудил? Я сделал что-то смешное? – Он приподнял голову с подушки, принюхался и спросил: – Госпожа Драпс, на тебе чесночное ожерелье?

– Мало ли… что, – сказала госпожа Драпс с виноватым видом. – Против… простуды… точно, простуды. Лишняя осторожность не помешает. Как ты себя чувствуешь, в себе?

Господин Бент замешкался. Он не знал точно, как он себя чувствовал. Он не знал точно, кем он был. В нем как будто проделали дыру. У него в себе не было себя.

– Что происходит, госпожа Драпс?

– О, тебе не о чем беспокоиться, – сказала госпожа Драпс с ломкой веселостью.

– Мне кажется, есть о чем, госпожа Драпс.

– Доктор говорит, тебе нельзя перевозбуждаться, господин Бент.

– Если мне не изменяет память, госпожа Драпс, я в жизни не перевозбуждался.

Женщина кивнула. Увы, в это было слишком легко поверить.

– Ну, ты же знаешь господина фон Липвига? Говорят, он украл все золото из банковского хранилища!..

И она приступила к рассказу. Во многом там были одни домыслы, как свежие, так и обмусоленные, а поскольку госпожа Драпс исправно читала «Вестник Танти», повествование велось в том стиле, в котором обсуждаются кошмарные преступления.

Шокировало ее то, что Бент лежал спокойно. Пару раз он просил вернуться назад и объяснить подробнее, но ни разу не изменился в лице. Она пыталась добавить огня, раскрашивала стены восклицательными знаками, но он не двигался с места.

– …и теперь его посадили в Танти, – сказала госпожа Драпс. – Говорят, его повесят за шею насмерть. Мне кажется, это гораздо хуже, чем когда просто вешают.

– Но они не могут найти золото… – прошептал Маволио Бент, откидываясь на подушки.

– Так и есть! Некоторые говорят, что его похитили подлые сообщники! – воскликнула госпожа Драпс. – Еще говорят, что господин Шик предъявил компромат.

– Нет мне прощения, госпожа Драпс, ни прощения, ни оправдания, – сказал господин Бент, уставившись в стенку.

– Тебе, господин Бент? Так нельзя говорить! Тебе-то, кто никогда не допускает ошибок?

– Но я грешен! О, это сущая правда. Я поклонялся ложным богам!

– Ну, до настоящих иногда не достучаться. – Госпожа Драпс потрепала его по руке и задумалась, не позвать ли кого-нибудь. – Но если хочешь искупления грехов, насколько мне известно, ионийцы на этой неделе отпускают два по цене одного…