Саул вышел. Охотник поглядел на то, что он оставил, усмехнулся и покачал головой.

Царь опять оказался среди воинских рядов. Тяжело ступая по камням, они продолжили путь. Добид с Абитаром и охотником, не шевелясь, таились в пещере. Постукивая древками копий, элеф прошагал мимо. Когда шаги затихли, мятежники (для Саула они ими и были) вылезли наверх через верхний узкий проход. Наверное, где-то параллельными тропами шли другие сотни, надеясь настичь бывшего царского зятя.

Дождавшись, пока царский отряд отойдёт достаточно далеко от пещеры и окажется уровнем ниже, Добид забрался на высокий уступ скалы. Он был отлично виден с того места, где находился Саул, но недосягаем для стрел.

— Э-э! — крикнул Добид. Внизу подняли головы и заметили его. Несколько воинов, наложив стрелу, вскинули луки.

— Не надо... — снова крикнул Добид. — Не долетит...

Он ждал. Саул тоже остановился и посмотрел на него.

— Господин и царь мой! — Добид опустился на колени и пал лицом на землю. Поднимаясь, он продолжил: — Зачем ты слушаешь людей, которые лгут, что я умышляю зло? Вот недавно ты заходил в пещеру. Я находился в ней со своими людьми, а ты этого не заметил. Мне говорили, чтобы я убил тебя, но я никогда не подниму руки на господина моего, ибо он помазанник божий. Поверь, отец мой! Посмотри на край одежды твоей, я отрезал мечом кусок материи. Вот он в моей руке.

Абенир наклонился и посмотрел: Добид, и верно, отрезал кусок царского плаща.

— Он правду говорит, — хмыкнул Абенир, соображавший, как бы подкрасться и схватить бетлехемца.

Добид всё держал в руке трепещущий на ветру клок материи.

— Господин и царь мой! — снова громко заговорил со скального уступа Добид. — Ты убедился, что во мне нет ни зла, ни коварства. Я не согрешил против тебя, а ты ищешь души моей, чтобы её отнять. Ведь сказано: от беззаконных исходит беззаконие, а это противно богу. Кто я, чтобы тратить на меня столько сил? За кем ты гоняешься, царь Эшраэля? За дохлым псом или блохой с его шкуры? Бог да рассудит нас. Он спасёт меня от руки твоей, господин мой.

Мрачное лицо царя дрогнуло. Не моргая, он смотрел на бывшего зятя, невольно ставшего его главным врагом.

— Ты прав, Добид, — сказал Саул и растроганно вытер заслезившиеся глаза. — Сегодня ты доказал, что не хочешь мне зла. Ты не поднял на меня меч, хотя и мог это сделать. Бог воздаст тебе добром, сын мой. Теперь я убедился: ты непременно будешь править Эшраэлем, и царство будет твёрдо в твоей руке.

— Этого говорить не следовало, — сварливо пробормотал Абенир. — А то бетлехемский щенок слишком о себе возомнит.

— Поклянись мне именем бога, — не слушая брата, со слезами в голосе говорил Саул. — Поклянись мне, что не пойдёшь против меня. Не искоренишь моё потомство и после меня не уничтожишь имени моего.

Стоя на уступе скалы, Добид истово клялся, рвал в отчаянье свои белокурые волосы. Царь горестно закрыл лицо ладонями и заплакал.

— Не будет больше вражды между нами, Добид, сын мой, пообещал он, вытирая глаза и бороду. — Мы возвращаемся и Гибу, Абенир. Пусть трубят отбой.

Два воина достали из сумы большие турьи рога, отделанные серебром. Над горами разнеслись хриплые дребезжащие звуки, возвещавшие прекращение похода и сбор в селении Ешимон.

— Послать бы кружным путём десятка три воинов, — негромко сказал Абенир царю, отвернувшись от окружающих и прикрыв рот ладонью. Но когда он снова поднял глаза, Добида на скале уже не было.

Посреди укреплённой Гибы сгущались сумерки. За оконным проёмом в доме Абенира ещё не появилась луна. По углам большой комнаты курились треножники, мигая красными угольками.

Прислонённые к стенам, поблескивали наконечники копий. На крюках висели египетские луки и колчаны, полные боевых стрел. Неожиданно отсвечивали из-за игры углей круглые кованные щиты — хеттские и из дальней страны Урарту[62].

Пол устилали пёстрые ковры, шкуры льва и медведя.

Абенир сидел, откинувшись на расшитые подушки, набитые шерстью, и поигрывал по привычке серебряной рукоятью кинжала. Мускулистое тело Абенира обтягивала серебристая туника, перетянутая широким кожаным поясом. Из-за шеи спускались на шнурах вырезанные из самоцветов фигурки баалов-оберегов. Левую руку, жилистую и волосатую, украшал золотой браслет.

Перед хозяином на деревянном подносе лежали сладости: медовые лепёшки, финики и гранаты. Рядом стоял высокий кувшин. Абенир изредка наливал из него понемногу в плоскую чашу, отпивал и прищёлкивал языком. Казалось, двоюродный брат царя беспечно отдыхает, коротая прохладный вечер. Однако на самом деле он был занят важным разговором.

Напротив Абенира в позе почтительного внимания располагался низкорослый Гист. На нём свободными складками ниспадала одежда из тонкой ткани, голову покрывал лиловый кидар. Перед Гистом тоже стояла чаша. Но вино на дне её не плескалось. Из осторожности Гист не подставлял свою чашу хозяину. Предусмотрительный царедворец предпочитал не переходить черту подобострастного почитания. Он соображал: одно дело — брат царя, другое — полезный, но безродный чужеземец. Абенир же любезностью не отличался.

— Мне донесли о нескончаемой болтовне Шомуэла, — говорил Абенир, нахмурившись. — Он всё долдонит про то же самое — про убитых левитов. Никак не может забыть. Ну верно: царь погорячился. Но после этого случая он уже дважды спасал Эшраэль. Неужели нельзя придержать язык? Старик последнее время опять занёсся. Я знаю, он посылает своих людей к «адирим» Манате, Забулона, Ашера, Неффалима и Дана северного. Требует собрать сход в Рамафаиме и объявить низложение Саула.

— Я тоже опрашивал своего человека, который был на праздничной проповеди, — подхватил Гист. — Он утверждает, что усиленно распространяется мнение: Ягбе хочет на царство Добида-бетлехемца. Он, мол, победитель великана и спаситель народа. Думаю, господин, это становится опасным.

— Я намекал Саулу, что нужно поменять первосвященника. И сделать это срочно. Прежде, чем Шомуэл сам поменяет его на Добида или ещё на кого-нибудь. А он всё медлит, всё ссылается на повеление бога. Давно пора выбрать первосвященником... хотя бы нашего Ахию. Он тоже строптив, но трус. Его всегда можно припугнуть, в случае чего.

— А если бог не согласится и отвергнет Ахию? — хитро прищурился Гист.

— Когда Шомуэла не будет, всё пройдёт без помех. Конечно, жертвоприношения на всех главных алтарях следует совершить самые щедрые. Левитов, которые сейчас очень враждебны, улестить и одарить. Главам колен Эшраэля отправить знаки внимания и царской вежливости. Но уж если станут сопротивляться, то покарать и казнить жестоко — как это делается у вавилонян и сынов Анака: посадить на кол или привязать к столбу с перекладиной, выставив на солнце. Родственников и семьи бунтовщиков вырезать до последнего младенца, до паршивой овцы и шелудивой собаки. Пора нам браться за дело, не ожидая согласия Саула. Не то мы окажемся отброшенными в бесславие и бедность. А то ещё и будем побиты камнями у городской стены. — Абенир наклонился вперёд и понизил голос, будто опасаясь постороннего уха. — У меня все готовы. Ты принёс что обещал?