Эти двое суток в Нванетси они постоянно разъезжали по национальному парку. Любовались животными, природой, стараясь забыть о Йоханнесбурге и обо всех своих тревогах. После еды Юдифь бралась за книгу, а Георг Схееперс размышлял о том, что ему теперь было известно о ван Хеердене и его секретной работе.

Начал он с методичного просмотра ванхеерденовских папок и очень скоро сообразил, что здесь ему очень пригодится умение читать между строк. Среди формально-сухих памятных записок и донесений о расследованиях попадались разрозненные листки с торопливыми заметками. Схееперс вникал в них медленно, с трудом, неразборчивый почерк наводил его на мысль о педантичном школьном учителе. Это были как бы наброски стихов. Лирические строчки, пробы метафор, афоризмы. Вот тогда-то, при попытке уяснить себе неформальную сторону работы ван Хеердена, у Схееперса возникло предчувствие: что-то должно случиться. Отчеты, памятные записки и разрозненные странички — талантливые стихи, как он начал их мысленно называть, — уводили в прошлое, на много лет назад. Поначалу это были, как правило, меткие наблюдения и размышления, выраженные в холодной, объективной форме. Но месяцев за шесть до смерти ван Хеердена их характер стал меняться. Как будто в его мысли закралась другая, более мрачная интонация. Что-то произошло, думал Схееперс. В работе или частной жизни что-то резко переменилось. Ван Хеерден стал думать иначе. Прежде очевидное утратило определенность, ясный голос зазвучал неуверенно, преисполнился сомнений. Кроме того, Схееперс обнаружил и еще одно отличие. Раньше разрозненные листки были не связаны между собой. Теперь же ван Хеерден ставил на них дату, а порой и час. Схееперс видел, что ван Хеерден засиживался на работе допоздна. Большая часть записей была сделана после полуночи. Все это мало-помалу складывалось в своеобразный поэтический дневник, и он пытался найти в нем главную, связующую идею, найти ключ. Поскольку ван Хеерден никогда не касался своей частной жизни, Схееперс решил, что писал он только о том, что происходило на работе. Никаких конкретных сведений, которые могли бы помочь, в записях не было. Дневник ван Хеердена состоял из метафор и шифров. Родная страна — это, понятно, Южная Африка. Но кто такой Хамелеон? Кто такие Мать и Дитя? Ван Хеерден был холост. Близких родственников он тоже не имел — так информировал комиссар Борстлап из йоханнесбургской полиции. Схееперс внес эти имена-шифры в свой компьютер и безуспешно пытался найти взаимосвязь. Фразы ван Хеердена звучали уклончиво, будто он хотел уйти от того, что записывал. Здесь сквозит какая-то грозная опасность, снова и снова думал Схееперс. Ван Хеерден, похоже, напал на какой-то след и писал именно об этом. Вся картина мира словно бы оказалась под угрозой. Он писал о царстве мертвых, как бы намекая, что оно внутри нас. Схееперс смутно угадывал ощущение краха, гибели, одолевавшее ван Хеердена, и одновременно чувство вины и печали, которое резко усилилось в последние недели перед смертью.

Схееперс отметил, что в записях речь постоянно шла о черных, о белых, о бурах, о Боге и прощении. Но в одном месте промелькнуло слово «заговор», «конспирация». Вот что мне нужно искать, вот о чем ван Хеерден информировал президента де Клерка. Почему об этом нет ни слова?

Вечером в четверг, накануне отъезда в Нванетси, Схееперс долго сидел на работе. Погасил все лампы, кроме настольной. Время от времени из приоткрытого окна доносились голоса охранников.

Питер ван Хеерден был человек лояльный, думал он. Сотрудничая в разведслужбе, где все больше воцарялись раскол и самовластие, он напал на какой-то след. На крамолу против государства. На заговор с целью государственного переворота. Ван Хеерден прилагал все силы к тому, чтобы нащупать средоточие этого заговора. Вопросов у него было множество. И он писал стихи о своей тревоге и о царстве мертвых, которое носил в себе.

Схееперс посмотрел на шкаф с документами. Там — заперты дискеты, изъятые Вервеем у начальства ван Хеердена. Разгадка наверняка там, думал он. Путаные отвлеченные размышления ван Хеердена, записанные на разрозненных листках, явно лишь частица целого. Истина наверняка на дискетах.

Ранним воскресным утром 17 мая они вернулись из парка Крюгер в Йоханнесбург. Схееперс отвез Юдифь домой, позавтракал и поехал в прокуратуру, мрачное здание которой располагалось в центре. Город казался вымершим. У Схееперса возникло ощущение, что всех жителей вдруг эвакуировали и они никогда не вернутся. Вооруженные охранники пропустили его в здание, и по гулким коридорам он направился в свой кабинет.

Еще с порога он заметил, что здесь кто-то побывал. Мелкие, едва уловимые признаки свидетельствовали о вторжении. Скорей всего, уборщики, подумал он. Но полной уверенности не было.

Это поручение заражает меня подозрительностью, сказал он себе. Тревога ван Хеердена, неизбывный страх перед слежкой, перед опасностью добрались и до меня.

Он отогнал неприятные мысли, снял пиджак, отпер шкаф. А затем вставил в компьютер первую дискету.

Два часа спустя материал был рассортирован. Ничего интересного в ванхеерденовских файлах не обнаружилось. Самое примечательное — педантичный порядок в работе.

Оставалась одна-единственная дискета.

Георг Схееперс не сумел открыть ее. Инстинкт подсказывал, что здесь-то и было секретное завещание ван Хеердена. На экране мигала надпись, что нужно ввести пароль, тогда только дискета раскроет свои многочисленные тайники. Не получится, думал Схееперс. Пароль — это слово. Причем какое угодно. Допустим, я смогу прогнать дискету через программу, содержащую полный список всех слов. Но из какого языка взят пароль — из английского или из африкаанс? Впрочем, вряд ли систематизированный словник поможет найти решение. Ван Хеерден не мог защитить свою самую ценную дискету первым попавшимся, ничего не говорящим паролем. Он наверняка выбрал тайный ключ вполне сознательно.

Схееперс закатал рукава, налил себе кофе из термоса, прихваченного из дома, и стал перечитывать разрозненные листки. Ведь была еще одна опасность: вдруг ван Хеерден запрограммировал дискету так, что после определенного числа неудачных попыток подобрать пароль вся информация будет стерта. Будто хочешь пробраться в старинную крепость, думал он. Мост поднят, ров полон воды. Остается только один путь — перелезть через стену. Где-то в ней вырублена лестница. И мне нужно найти первую ступеньку.

К двум часам дня он так ничего и не добился. В душе нарастало раздражение и смутная злость на ван Хеердена и его пароль, который он никак не мог найти.

Еще через два часа он уже был готов сдаться. Исчерпал все подходы, но дискета не открывалась. И все время чувствовал, что даже близко не подошел к нужному слову. Пароль, выбранный ван Хеерденом, на чем-то основывался, имел какое-то значение, которое он пока не нащупал. Ни на что, собственно, не надеясь, он придвинул к себе памятную записку комиссара Борстлапа и протокол следствия. Может быть, там найдется зацепка и выведет его на правильный путь? Он нехотя перечитал протокол вскрытия и зажмурился, когда добрался до фотографий покойного. Может, несмотря ни на что, это все-таки обыкновенное убийство с целью ограбления? Обстоятельный протокол о полицейском следствии ничего не дал. Он перешел к записке о личности ван Хеердена.