– Мы со своей стороны могли бы оказать…

– Нет уж, Павел Михайлович, чем меньше вы и ваши люди станете светиться рядом со мной, тем мне будет спокойнее.

– Может, нужна материальная помощь?

– Ну, не знаю… По идее, мы с компаньонами можем справиться и собственными силами. А у них на Советы, вы уж извините, давний зуб – угораздило их в своё время повоевать на стороне белых. Вы, главное, не вставляйте палки в колёса, а там уже кривая куда-нибудь да вывезет. Тем более экономика Советского Союза только встаёт на ноги, вам и самим валюта нужна. А вы её ещё и на нужды Коминтерна тратите, насколько я помню из истории…

Кстати, если нужны будут ещё какие-то воспоминания по двадцатому и началу двадцать первого века, я могу постараться вспомнить и изложить в письменном виде.

– Конечно, подробности точно лишними не будут.

В течение следующих десяти минут я в более-менее сжатой форме изложил свои задумки относительно того, как собираюсь строить свою жизнь в Штатах в ближайшие годы. В частности, рассказал о развитии телевидения.

– Знаете, Павел Михайлович, что такое телевизор?

– Видел эти аппараты пару раз здесь и в Германии, там он называется телефункен. Изображение мутное, на мой взгляд, перспективы у этого технического устройства весьма туманные. А почему вас это интересует?

– Да потому что перспективы у телевизора совсем даже не туманные, а вполне ясные. И через двадцать лет такой телевизионный приёмник будет практически в каждой американской семье. А это что значит?

– Что?

– А то, что телевизор становится не менее важным средством воздействия на человека, чем радио, а со временем даже более сильным. Потому что в радио используется только акустический эффект, а в телевидении ещё и визуальный.

– Понимаю, – кивнул Павел Михайлович. – Посредством телевидения мы получаем возможность воздействовать на умы людей.

– Бинго, как говорят американцы! Нужно заполучить в свои руки Владимира Зворыкина, я читал о нём недавно в научно-популярном Science. Он, правда, в какой-то компании сейчас трудится, но, когда мы ему обрисуем перспективы, думаю, согласится без вопросов. Построить под него заводик неподалёку от Лас-Вегаса, пусть изобретает там новые модели телевизоров и кинескопов.

– Если я ничего не путаю, в прошлом году Зворыкин приезжал в СССР, при его участии была запущена передающая станция электронного телевидения в Москве. Слышал, будто в столице работают около сотни телеприёмников, но самому видеть не доводилось.

– Ничего, ещё увидите и в столице телевизор, и даже в какой-нибудь провинциальной Пензе. Даже до телевизора цветного изображения доживёте. Опять же, с этого заводика мы будем иметь очень неплохой барыш. Правда, чтобы дело развивалось быстрее, на первые десять тысяч телевизоров нужно установить минимальные цены, пусть даже и в убыток производителю. Тогда позволить себе такое чудо техники сможет семья даже с не очень большим уровнем доходов. Телевидение, к вашему сведению, тоже весьма доходный бизнес. Когда потенциальные рекламодатели поймут, что их рекламу может увидеть вся страна, они будут выстраиваться в очередь со своими долларами.

В общем, Остапа понесло. Я рисовал перед собеседником перспективы будущего телезасилья, рассказывал о «мыльных операх», программах для домохозяек, спортивных и музыкальных трансляциях, не забыв добавить, что и в СССР телевидение будет развиваться семимильными шагами, такие же заводики можно настроить по всей стране. У Павла Михайловича по мере того, как я лил ему в уши этот елей, разве что челюсть не отвисала. Когда я снова упомянул о влиянии на умы янки, он выставил перед собой ладонь:

– Подождите, Ефим Николаевич! Всё это замечательно, только кто же разрешит проводить в США коммунистическую пропаганду?

– Так и не нужно показывать выступления товарища Сталина с очередного Пленума ЦК ВКП(б). Фишка в том и состоит, чтобы пропаганда была искусно завуалирована, чтобы ни ФБР, никто не смог предъявить нам претензии, а в то же время американцы понимали, что СССР им не враг. И одновременно внушать, что всякие Рокфеллеры, Ротшильды и Морганы являются паразитами на теле американского общества.

– Не боитесь, что все эти Морганы – Ротшильды сотрут вас в порошок?

– Как у нас говорят, волков бояться – в лес не ходить. Дёрнем чёрта за бороду, авось вырвем клок. Советскому Союзу нужны крепкие союзники, особенно в преддверии войны, которая неизбежна, поэтому нужно торопиться. Гитлер не будет ждать, пока мы раскрутим наше телевидение и запустим когти в конгресс. Думаю, в Советском Союзе найдутся специалисты в области пропаганды, которые смогут даже через океан давать ценные советы.

Я распинался ещё минут десять. Выслушав меня, Павел Михайлович покачал головой:

– Однако, Ефим Николаевич, планы у вас наполеоновские.

– Не по мелочам же размениваться, – хмыкнул я. – В конце концов, не для того меня забросило в это время, чтобы я оставался сторонним наблюдателем. Буду как та лягушка, лапками дрыгать, может, и собьётся маслице.

– Вот это правильно! Полностью поддерживаю вашу позицию. – Он бросил взгляд на часы: – Ого, засиделся я тут с вами, наверное, в консульстве уже волнуются. Спасибо за обед, Ефим Николаевич. В следующий раз угощать моя очередь. После того, как я отчитаюсь перед своим непосредственным руководством, нам, пожалуй, снова придётся встретиться. Вы не против отобедать здесь же в это же время через неделю? Отлично! Давайте заранее договоримся и о том, как будем держать связь.

Получив подробные устные инструкции, я, всё же не надеясь на свою память, записал карандашом на салфетке номер телефона экстренной связи. Причём по просьбе собеседника записал в шифрованном виде. Например, цифры 18 обозначил как «расстрел царской семьи», поскольку именно в 1918 году семья самодержца Николая II вместе с ним закончила свой земной путь в подвале Ипатьевского дома. А следующую пару цифр через пробел обозначил как «отмена крепостного права», то есть число 61.

– Прежде чем мы расстанемся, Павел Михайлович, я хотел бы вас попросить об одной услуге.

– Что ж, говорите.

– Когда я попал в 1937 год, то меня первое время держали в Бутырской тюрьме. Там я познакомился с комбригом Феликсом Осиповичем Кржижановским, бывшим начальником пехотного училища, а также с артиллерийским инженером Степаном Порфирьевичем Куницыным. Не знаю, как сложилась их судьба, может, уже и в живых-то обоих нет. Если не затруднит, выясните, что с ними стало, буду вам премного обязан.

– Постараюсь, Ефим Николаевич. Может, что-то ещё?

– Да нет, пожалуй. Хотя… – Я сделал паузу, но всё же озвучил мучивший меня вопрос: – Если можно, заодно без лишней шумихи выясните и судьбу комсорга одесского порта Варвары Мокроусовой.

– Той самой, из-за которой вы и ввязались в ту роковую драку? – проявил осведомлённость Павел Михайлович.

– Да, той самой. Надеюсь, она из-за меня не пострадала, в противном случае я попросил бы принять меры к восстановлению её честного имени.