Он взял компьютер и шагнул было к входной двери.

А что, если на ноутбуке стоит пароль?

Пароль… Марк Вольф вовсе не показался Адриану глупцом. Профессор хорошо запомнил, как маньяк без особых волнений отдал инспектору Коллинз компьютер и назвал пароль: «Кэндимэн» — человек-конфетка. «Слишком уж очевидно», — подумал про себя Адриан. Похоже, это был хорошо продуманный шаг: поставить на лежащий у всех на виду компьютер такой пароль, который вызовет у любого постороннего наблюдателя вполне очевидные ассоциации; пароль, который на первых порах даже приобщат к делу как косвенную улику; пароль, за которым, как вскоре выяснится, не скрывается ничего предосудительного, подозрительного или вообще интересного.

Другое дело — компьютер, который Адриан держал теперь в руках. Компьютер матери насильника-рецидивиста. Несомненно, если в этом доме и есть какая-то тайна, то скрыта она именно в этом «Макбуке». Адриан внимательно посмотрел на седую полубезумную женщину и спросил:

— У Марка когда-нибудь были домашние животные? Кошки, собаки…

— У нас когда-то был пес по кличке Мясничок…

Адриан улыбнулся. «Значит, „Мясничок“. Что ж, один вариант уже есть».

— Марку пришлось его усыпить. Очень уж наш Мясничок был веселый. За всеми гонялся, кусал людей…

«Да уж, весь в хозяина».

Казалось, старуха вот-вот прослезится от нахлынувших на нее воспоминаний. Адриан выждал несколько секунд, а затем осторожно задал еще один вопрос:

— А как звали ту девочку — дочку соседей, которая жила рядом с вами, ну, может быть, в нескольких домах от вас, в те годы, когда Марк был еще подростком?

Старуха поджала губы и недовольно поинтересовалась:

— Это что за игра такая? В мои-то годы многого можно не помнить.

— Ну, та девушка — вы ж ее помните?

— Никогда она мне не нравилась.

— И звали ее…

— Сэнди.

— Это ведь из-за нее у Марка впервые были неприятности?

Старуха молча кивнула.

«Значит, второй вариант — „Сэнди“». Адриану стало всерьез любопытно, свойственна ли Марку Вольфу самоирония.

Не выпуская компьютера из рук, Адриан вышел в прихожую, взялся за ручку входной двери, но затем вдруг на миг остановился и как бы невзначай спросил:

— А вас, кстати, как зовут?

Женщина улыбнулась и ответила:

— Меня зовут Роза.

— Как прекрасный цветок?

— Ну да… А еще у меня были хорошенькие румяные щечки. Это было давно, когда я была молода и замужем за… — Она смолкла и прикрыла рот ладонью.

— И что с ним случилось?

— Он ушел от нас, а подробностей я не помню. Помню, что все было плохо. Я осталась одна с Марком на руках, и мне пришлось нелегко. Ну ничего, зато сейчас Марк обо мне заботится. Он у меня хороший мальчик.

— Да-да, конечно, очень хороший. А как звали того мужчину, который ушел от вас?

— Ральф, — ответила старуха. — Он меня бросил. Пока мы были вместе, меня все называли Розой Ральфа. Он обещал, что я буду цвести всю жизнь. Но получилось по-другому: он ушел, и больше я уже никогда не цвела.

«„Розаральфа“, — подумал Адриан. — Возможно, возможно».

— Спасибо, Роза, мы с вами замечательно поговорили. Я как-нибудь еще зайду, и мы снова поболтаем о вязаньи. Может быть, вы даже свяжете мне ваши замечательные варежки.

— Ах, я была бы так рада! — сказала миссис Вольф.

Когда дверь открылась, Дженнифер чуть слышно напевала что-то Мистеру Бурой Шерстке на ушко. Это была даже не песня, а попурри из разных детских припевок и колыбельных, какие только приходили девушке на память: «Плывет, плывет кораблик», «Песенка о несчастном паучке», «Медвежонок на горе», «Я маленький кофейник» и прочих. Иногда к ним добавлялись фрагменты популярных рождественских гимнов. Любая припомнившаяся стихотворная строчка, любой знакомый музыкальный мотив — все это оказывалось органично вплетено в тихое, умиротворенное мурлыканье. Дженнифер избегала лишь рэпа и рок-н-ролла, так как они нисколько не соответствовали тому спокойному и светлому настроению, которое наполняло ее бесконечную песню. Она переводила дыхание перед очередным куплетом, когда щелкнул дверной замок. Дженнифер и не подумала замолчать, напротив, она даже запела громче:

— «…Да пребудет с вами Божья благодать, да будет путь ваш светел, ведь Христос Спаситель явился в мир сегодня, в светлый день Рождества».

— Номер Четыре, слушай меня внимательно.

— «Медвежонок взобрался на гору, медвежонок взобрался на гору, медвежонок взобрался на гору…» — продолжала Дженнифер.

— Номер Четыре, сейчас же перестань петь, иначе я сделаю тебе больно, — произнесла женщина бесстрастным голосом.

У Дженнифер не было сомнений в том, что, не повинуйся она приказу, угроза была бы приведена в исполнение.

Она замолчала.

— Прекрасно, — похвалила ее незнакомка.

Дженнифер еле сдержала улыбку. «Маленький бунт, — отметила она про себя. — Буду делать то, что они говорят, но иногда…»

— Итак, внимание, — продолжила женщина.

«А я знаю, где ты сейчас стоишь», — подумала Дженнифер. Она не могла бы сказать точно почему, но это знание было для нее очень важно.

Те несколько секунд, в течение которых, приподняв повязку на глазах, Дженнифер видела внешний мир, позволили ей почувствовать себя намного увереннее. Теперь она ориентировалась в окружающем пространстве. Она знала, что на нее направлена видеокамера. Ее взгляд запечатлел голые стены белого цвета и серый пол. Она смогла оценить размеры помещения, в котором находилась, и — что было еще важнее — она заметила свою верхнюю одежду, лежавшую около двери. Вещи были сложены аккуратной стопкой возле ее рюкзака, — казалось, их только что принесли из прачечной и, чистые, они дожидались хозяйку. Конечно, это не давало Дженнифер возможности вновь одеться, но само наличие в комнате ее джинсов и футболки вселяло в нее некоторую надежду.

Присутствие видеокамеры дало девушке обильную пищу для размышлений.

Дженнифер чувствовала, что находится под постоянным наблюдением всевидящего ока.

Она понимала, что ни на секунду не остается наедине с собой, без посторонних.

Увидев камеру, она густо покраснела, почувствовав себя оскорбленной до глубины души. Но буквально в следующее мгновение Дженнифер осознала, что, сколько бы глаз на нее ни смотрело, никто из наблюдателей не имеет возможности разглядеть ее столь же подробно, как если бы она была пленницей в обычном смысле этого слова. Ведь ее личность в любом случае скрыта от чужих взглядов. Пусть кто-то видел ее обнаженное тело — он все равно не мог видеть саму Дженнифер. Ей казалось, что ее действия и сознание принадлежат к разным мирам, в них проявляются две не соприкасающиеся между собой ипостаси. Кто-то по имени Номер Четыре, выглядящий точно так же, как Дженнифер, выполнял требования тюремщиков; при этом настоящая Дженнифер нянчилась с плюшевым мишкой, пела ему песенки и между делом пыталась выяснить, с какой целью ее держат в заточении. Она четко сознавала всю сложность своей задачи: защитить настоящую Дженнифер, выдавая фальшивую Дженнифер за нее, причем так, чтобы ее тюремщики не заметили подмены.