Он говорил о перелетных птицах. У человека нет крыльев, говорил он, но все равно он может перемещаться на большие расстояния, как если бы он летал. Мы долго отсутствовали, говорил он. Нам пришлось зимовать в беспросветной тьме, воцарившейся над Землей. Но свет не угасал никогда, нам удалось сохранить его даже в этой тьме, мы видим, что он теплится, что он не угас, мы знаем, что истина прячется в самых темных, в самых глубоких пещерах. Мы вернулись. Они были первой стаей перелетных птиц, вернувшихся домой. Скоро за ними последуют другие. Небо станет темным от птичьих стай, и ничто не сможет им помешать. На земле возродится Царство Божие. Их ждут месяцы, может быть, годы, может быть, десятилетия священной войны. Божие царство должно строиться изнутри, и первым шагом станет изобличение предателей, собирающихся в храмах. Они уничтожат все эти вертепы безбожия и начнут все сначала. Скоро начнется война со лжебогами, захватившими мир. Время пришло, пора сделать первый шаг.

Они дождались рассвета в церкви. В эти последние мгновения уходящей эпохи Тургейр стоял снаружи, одинокий страж, подумал Эрик, воин святого войска. Когда на востоке забрезжила первая серая полоска, Тургейр вновь появился в церкви. Он собрал маски и сложил их в сундучок.

Восьмое сентября — заранее намеченный им день. На это тоже был сон. Он видел себя на какой-то брошенной фабрике, на полу лужи после дождя и мертвые листья. На стене — календарь. Когда он проснулся, он вспомнил, что на календаре значилась дата — восьмое сентября. В этот день кончается старая и начинается новая эпоха.

Он смотрел на бледные сосредоточенные лица. Все глаза направлены на меня, подумал он. Во мне они видят то, что я в минуты греховного заблуждения видел в Джиме Джонсе. Разница только в том, что я и в самом деле тот, за кого себя выдаю. Я — избранный вождь. Он всматривался в лица, ища признаки сомнения. Их не было.

Он сделал шаг вперед и начал говорить.

— Настало время штурма. Перелетные птицы вернулись. Я думаю, мы не увидимся до того дня, когда вы выполните свое великое предназначение. Но сегодня ночью мне было откровение — необходима еще одна жертва. Когда мы встретимся в следующий раз, умрет еще один грешник.

Он взял канат и поднял его над головой.

— Мы знаем, что от нас требуется, — продолжил Эрик. — В древних книгах написано — око за око, зуб за зуб. Те, кто убивает, должны умереть. Среди нас нет места сомнению. Стальное дыхание Господа требует твердости и от нас. Мы словно змеи, просыпающиеся после долгой зимней спячки. Мы словно ящерицы, прячущиеся в скалах и меняющие свой цвет, когда им угрожает опасность. Ничем иным, кроме твердости и преданности, нам не победить пустоту, заполнившую людские души. Великая Тьма, времена распада и бессилия наконец-то позади.

Он замолчал. Они поняли. Они встали в ряд на колени. Он шел и прикасался рукой к их склоненным головам. Потом он знаком приказал им подняться. Они хором произнесли святые слова — он говорил им, что услышал их от Господа в очередном откровении. Им не надо было знать правду — эти слова он вычитал когда-то в юности. Или, может быть, ему все же приснились эти строки? Он не знал, да это и не было важно.

Мы на крыльях свободы взлетаем, прощаясь с землей,

Чтобы слиться с Создателем, стать его светом и тьмой.

И они покинули церковь, заперли двери и погрузились в автобус. Женщина, пришедшая убираться в церкви, даже не заметила, что там кто-то побывал.

Линда проснулась от телефонного звонка. Покосилась на будильник — без четверти шесть.

В ванной громыхал отец — он уже встал. Наверняка не слышит, подумала Линда, помчалась в кухню и схватила трубку.

— Могу я поговорить с полицейским Валландером? Я правильно звоню?

— Кто его спрашивает?

— Он может трубку взять или нет? — Женщина говорила с легкой сконскои картавостью, очень изысканно. Вряд ли это была уборщица из полиции.

— Он сейчас занят. Что ему передать?

— Анита Тадеман из Раннесхольма.

— Мы встречались. Я его дочь.

Анита Тадеман не обратила внимания на ее слова.

— Когда с ним можно поговорить?

— Как только он выйдет из ванной.

— Это очень важно.

Линда записала ее номер и поставила воду для кофе. Когда отец появился в кухне, вода уже вскипела. Он был так занят собственными мыслями, что даже не удивился, увидев ее в кухне в такую рань.

— Звонила Анита Тадеман. Сказала, что это очень важно.

Он посмотрел на часы:

— Наверняка важно. По пустякам так рано не звонят.

Она набрала номер и передала ему трубку.

Пока он разговаривал с Анитой, Линда обшарила весь шкаф, пока не убедилась, что кофе в доме нет.

Отец положил трубку. Линда уловила из разговора, что они договаривались о встрече.

— Что она хотела?

— Встретиться.

— Зачем?

— Чтобы рассказать что-то, что она слышала от родственника. У того дом в окрестностях Раннесхольма. Она не хотела говорить по телефону и пригласила меня в замок. Слишком, видите ли, голубых кровей, чтобы приехать в полицию. Ну, тут уж и я взбрыкнул. Ты слышала?

— Нет.

Он что-то пробурчал и начал искать кофе.

— Кофе нет, — сказала Линда.

— Неужели кроме меня некому проследить, чтобы в доме был кофе?

Линда вспылила:

— Знал бы ты, как я мечтаю отсюда убраться! Никогда сюда не вернусь!

Он поднял руки, извиняясь.

— Может быть, так и лучше. Родители и дети не должны все время тереться друг о друга. Но у нас нет времени препираться — ни у тебя, ни у меня.

Они выпили чаю, листая газеты, но ни тот, ни другой не могли сосредоточиться на чтении.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Одевайся. Лучше, если ты будешь на подхвате.

Линда быстро приняла душ и оделась, но, когда она вышла из спальни, он уже ушел. На полях газеты было коряво написано, что он очень торопится. Он так же нетерпелив, как и я, подумала Линда.

Она посмотрела в окно — было по-прежнему очень тепло, двадцать два градуса. Шел мелкий дождь. Она побежала в полицию. Как будто в школу, решила она. Вечно боишься опоздать.

Отец говорил по телефону. Он знаком пригласил ее зайти. Она села на стул для посетителей. Фарфоровые осколки по-прежнему лежали на столе. Он положил трубку.

— Пойдем.

Они зашли в кабинет Стефана. Анн-Бритт стояла прислонившись к стене с чашкой кофе в руке. Первый раз она, кажется, заметила, что Линда тоже здесь. Кто-то ей, наверное, что-то сказал. Отец? Вряд ли. Скорее всего, Стефан.