Павел посмотрел на него с сомнением. Тогда Шелковников набрал воздуху и выпалил:

— Государь! Нужно кем-то занять это пустое место, ибо они безнаказанно убивают наших людей. Верьте мне, на этом они не остановятся! Нужно назначить на пост, который предатель Безредных превратил в пустое место! Нужно сделать это немедленно, чтобы к вашей коронации уже был порядок в стране!

Павел вдруг понял. «М-да, пустое место…» — пробормотал он, подошел к окну и поглядел на все так же стоящего на тротуаре остролицего человека. И поманил его пальцем. Тот, даже не удивившись, перешел улицу и направился ко входу в особняк.

— Впустите этого… вашего, — Павел неопределенно показал в окно. Шелковников понятия не имел, его это человек или чей еще, и с сомнением позвал Сухоплещенко. Тот быстро выбежал на улицу, между подполковником и неведомым типом произошла короткая беседа, после чего оба свернули за угол, ибо вход в особняк «для своих» был там. В гостиной открылась дверь, и Клюль на подносике внес визитную карточку. Павел взглянул на нее и с большим удивлением протянул генералу.

— Ничего не понимаю… Неужели это женщина?

Генерал потрясенными очами прочел визитную карточку своей жены. Не может быть! Неужели это Елена стояла на улице? Неужели ее гримерное искусство достигло такой высоты?

— Это моя жена, государь… — пролепетал он.

— Простите, — брезгливо бросил Павел. Семейное это у них, что ли? Ах, да, генерал-то армянин…

Отворилась дверь, и на пороге возникла самая настоящая Елена Эдуардовна Шелковникова, урожденная Корягина. Генерал издал длинный вздох облегчения: за ее спиной явственно виднелся Сухоплещенко с уличным типом. Не достигло все-таки искусство Елены такого уровня, чтобы в мужчину превращаться как только приспичит, слава Богу!

Елена с достоинством поклонилась. Павел оценил представительность этой немолодой, но все еще исключительно привлекательной женщины, и сделал два шага ей навстречу. Он не знал, посвящена ли она в романовские дела, но ясно увидел, что явилась она сюда без приглашения мужа. По виду самого генерала он понял также, кто в шелковниковской семье генерал от природы, а кто от этой самой, от инфан… терии.

— Павел Романов, — представил он сам себя, — рад быть вам полезен.

Елена смерила его оценивающим взглядом и, кажется, одобрила. Она была выше него ростом; когда Павел протянул ей руку, она вдруг нагнулась, чтобы ему эту самую руку облобызать, император все-таки, ее сомнения не одолевали, она только что прилетела из Кейптауна, где виделась с предиктором дю Тойтом, — но и Павлу пришла в голову мысль облобызать руку этой женщине как женщине. В следующий миг они резко ударились лбами. Елена рассмеялась.

— Хорошая примета, ваше величество! Это ведь означает, что нам вместе жить и работать!

Павел, потирая лоб, пожал Елене руку, так оно лучше, без церемоний. Потом глянул на Шелковникова, потом на двоих, толкущихся в дверях с долготерпением на лице.

— Я не помешаю, ваше величество, — произнесла Елена, нимало не стесняясь, без приглашения опускаясь в Павлово кресло под латанией, — сперва закончите с ними. — Павел кивнул, и кто-то из вошедших, кажется, Сухоплещенко, закрыл дверь. Что-то знакомое проступало в лице человека с улицы, остром, тонкогубом, как бы лишенном возраста. Тоня, кажется, нечто как раз состряпала, в эту минуту в гостиной вспыхнул свет люстры, выключатель которой находился в коридоре. Тоня так всегда делала. Павел сглотнул.

— Имя? — резко спросил он.

— Всеволод, — спокойно ответил гость, — фамилия — Глущенко. Из Свердловска.

Павел выдержал паузу, хотя все понял сразу и был, пожалуй, доволен. Всем, кроме того, что сесть в родное кресло было невозможно. Ну, можно пока постоять. Предсказание Абрикосова, получается, было далеко не брехней, не впустую трепался умирающий йог. Говорят, только тогда в государстве жить можно, когда при главе правительства есть ясновидящий, то есть футуролог, то есть, значит, все по науке идет. Да и прецедент хороший: все-таки вот он, император, еще до своего явления широким народным массам, уже назначает собственного, очень к тому же важного министра.

— Шелковников, — Павел в последнее время старался усвоить царскую манеру обращения к приближенным по фамилии, — позвольте представить вам Всеволода Викторовича Глущенко, моего… личного родственника. И нового министра внутренних дел.

Сухоплещенко звонко клацнул зубами, никто этого не заметил, кроме Елены, пославшей подполковнику неодобрительный взгляд. Шелковников с облегчением вытер лоб носовым платком: слава Богу, значит, и в нашей организации родственники царя есть, а даже если он и не из нашей организации, то это теперь неважно. Он сделал шаг к министру, протянул руку и, пожимая сухую, тонкую кисть, веско произнес:

— Шелковников. Рад познакомиться. Я надеюсь, вы приступите к обязанностям и не оставите зверское убийство Юрия Ивановича Сапрыкина безнаказанным…

За дверью раздался грохот падающего подноса. Дверь отворилась, на пороге стояла Тоня, вцепившаяся зубами в сжатые кулаки.

— Что случилось? — спросил Павел. Отчего это ее так взволновало? Но Тоня уже приходила в себя. Из-за Тониной спины вынырнул маленький Клюль и стал подбирать рассыпавшиеся харчи. Собрав, он попробовал сунуть поднос Тоне в руки, но та его оттолкнула.

— Холосо, холосо… — примирительно забормотал Клюль, скрываясь в неосвещенный коридор, — сюкся все скусает, потом плиходи смотлеть, как он умилать будет, если не умлет, музика иди колмить…

Павел, наконец, сообразил — по какой именно причине смерть какого-то неведомого генерала могла Тоню так поразить. Поскольку в нынешней ее верности он не сомневался, а Сапрыкин, непогребенный и мелкорасчлененный, лежал в какой-то сторожке, решил с ревностью не лезть. Он выловил из кармана два шарика жидкого валидола и сунул их Тоне в рот. Тоня поглядела на него совершенно собачьими глазами.

Тоня благодарно кивнула и вылетела вслед за Клюлем. Павел сел на подоконник, даже одну ногу на него поставил. Шелковников беспрестанно отирал пот со лба, Сухоплещенко являл собою соляной столп, — было ему отчего онеметь, такой ляп приключался с ним едва ли не впервые, выходит, человек, которого он искал столько времени, спокойно стоял напротив особняка, а подполковник принимал его за охранника из собственной службы. Елена ласково озирала присутствующих и курила сигаретку с любимым запахом женьшеня. Только Всеволод испытывал сейчас и неудобство и беспокойство. Ему было невмоготу ждать приступления к новым обязанностям. Он их ждал, он их дождался, теперь он все сделает, как задумал, императора он поблагодарит в другой раз. Павел быстро понял его состояние.

— Всеволод, не забудьте в министерстве сказать им, что ваше воинское звание — бригадир, — Павел гордо глянул на присутствующих, интересуясь, поймет ли кто-нибудь значение этого вот уже почти два столетия как упраздненного чина, среднего между полковником и генералом. Сразу давать Глущенко генерала он все-таки не решался. И по лицам понял, что уразумела его ход одна Елена.