– Ты всегда такой чистенький? – спрашивает она, когда он обнимает ее, по-медвежьи хлопая по спине.

– Только когда хочу произвести впечатление. – Он отстраняется на расстояние вытянутой руки. – А тебе все еще неинтересно ослеплять.

– Я буду тебя смущать?

Он протягивает ей руку:

– Никогда.

Шагая одинаково длинными шагами, Джейми и Мэриен идут ужинать. Сперва они немного напряжены, не знают, как лучше продраться через прошедшие годы. Говорят о Уоллесе, о доме, о том, что с ним делать. В конечном счете приходят к решению: Джейми поедет в Миссулу продать его, найдет, куда пристроить нужное (книги и сувениры Эддисона, картины Уоллеса), и продаст остальное. Старый Фидлер умер, но он поищет пристанище для оставшихся собак. Ни один из них не собирается возвращаться в Миссулу. Война все-таки будет, уверяет Джейми, получая законное удовольствие от предсказания катастрофы, хотя в глубине души не может до конца поверить, что человечество способно на такую глупость. Даже люди вроде Гитлера – как они могут хотеть еще одной войны? Как вообще кто-то может ее хотеть? Джейми озадачивает доминирующее представление о том, что люди в устрашающих количествах должны убивать друг друга, пока кто-то где-то почему-то не решит, пора, дескать, остановиться.

У Мэриен ответов нет. Ее мир малонаселен, и она не может представить себе так много людей в одном месте, чтобы случилась война. По сравнению с нечеловеческой огромностью севера мысль о сражениях представляется мелкой и ничтожной.

Они ужинают в знакомом Джейми китайском заведении, темном, узком зале с отгороженными столиками бутылочно-зеленого цвета и свисающими светильниками. Официантка приносит пиво и плошки с яичным супом, но Джейми оставляет ложку на блюдце.

– Ты слышала про Баркли?

Мэриен поднимает голову:

– Его отпустили?

– Отпустили. – Джейми мнется. – Правда, кое-что еще. – Он опять умолкает, прокашливается и говорит: – Баркли больше нет.

Новость бьет ее, как порыв ветра. Звон в ушах. А Джейми продолжает:

– Было в газетах. Я думал, может, ты видела. Вскоре после освобождения он ехал с ранчо в Калиспелл, один. Похоже, кто-то знал и сидел в засаде. Ружейный выстрел с дальнего расстояния.

Оказывается, она навалилась на стол, схватившись за край. Мэриен заставляет себя убрать руки, жадно пьет пиво.

– Когда?

– Да на той неделе. По словам Калеба, все винят Сэдлера, поскольку он и сестра Баркли привыкли править в королевстве. Полиция, судя по всему, не слишком заинтересована в расследовании, да и в любом случае не знаю, что там можно расследовать. Никто ничего не видел. У Сэдлера, похоже, алиби. Если верить газетам, Баркли умер нищим. По бумагам по крайней мере. Ты упомянута в статье, но не по имени, скорее всего работа Сэдлера. Там просто говорится, никому, мол, не известно, куда делась его жена. Есть завещание, но я предполагаю, тебя в нем нет.

Когда Мэриен опускает ложку в суп, руки ее трясутся, она смотрит, как густая желтая жидкость переливается через край. Что за чувство? Сильное, его не определить, так одинаково опаляют жар и холод. Шок, вероятно. Она поднимает ложку, что-то проливается. Суп обжигает рот. Джейми молча треплет ее по колену под столом. Она вытирает щеки салфеткой, качает головой.

– Больше этого не будет, – говорит она, имея в виду слезы.

Баркли не явится на Аляску. Он теперь не явится никуда. Последнее его письмо она сожгла, не распечатав. Но что там могло быть? Может, стоило ответить на первое письмо? Написать, что она простит его, только если он простит ее, отпустит навсегда? А тогда что-нибудь изменилось бы? А она хотела, чтобы изменилось? Вообще можно скорбеть и радоваться в одно и то же время?

– А зачем им его убивать? – спрашивает она. Голос хриплый, горло обожжено супом. – Все уже и так записано на них.

Интересно, Сэдлер и Кейт любят друг друга? Всегда любили? Она ни разу не замечала никаких признаков, хотя, может быть, именно это имела в виду Кейт, утверждая, что она не старая дева. Мэриен решает, ей плевать. Теперь они значат для нее не больше, чем персонажи давно прочитанной книги. И они не будут ее искать.

– Не знаю, – пожимает плечами Джейми. – Я не знаю, как там все устроено.

– Ты сказал, ружейный выстрел? Всего один? И Баркли вел машину? Он не останавливался?

– Вроде так.

– Сэдлер не был хорошим стрелком.

– Может, повезло.

– Сэдлер никогда не стал бы полагаться на везение.

Они смотрят друг на друга, размышляют.

Официантка приносит тарелку с лапшой и свининой и миску со стручковой фасолью, политой соусом. Мэриен осторожно говорит:

– Когда Калеб приезжал ко мне на Аляску, я кое-что рассказала ему про Баркли. То, что не рассказывала никому. Он очень разозлился.

Они еще раз долго смотрят друг на друга. Джейми мотает головой:

– Мы не должны так думать. Не должны идти этим путем.

– Я не скорблю о его смерти. Но всегда думала, что еще увижу его. Думала, будет расплата.

– Знаю.

– Я привыкла думать, что никогда не освобожусь от него, если он не согласится освободить меня.

– Знаю.

– Иногда мне все еще так кажется.

– Ты свободна. Уже давно свободна. А сейчас шок.

– Серьезно, я рада, что он умер.

– Я тоже рад, что он умер. Ты расскажешь мне то, что рассказывала Калебу?

– Может быть, потом. Сначала нужно еще выпить.

– Как-то в Ванкувере посреди ночи ко мне на квартиру пришли какие-то люди и избили меня. Требовали, чтобы я сказал им, куда «она» уехала. Я решил, тебя ищут головорезы Баркли, но то были другие головорезы, и искали они другую женщину. Фарс какой-то. Такое вполне могло случиться с Уоллесом: столько головорезов, что недолго и со счету сбиться. – Он смеется.

Мэриен в ужасе:

– Ты поэтому уехал из Ванкувера?

– Отчасти. А еще две женщины подряд разбили мне сердце.

– Расскажи.

После ужина Джейми ведет Мэриен за несколько кварталов в полюбившийся ему бар. В воздухе холодная дымка. С друзьями по «Щетине кабана» они встретятся позже. Мимо грохочет трамвай, в окнах торчат шляпы и газеты. Джейми спрашивает:

– Как думаешь, ты еще выйдешь замуж?

– Нет.

– Я думал, может, вы с Калебом, когда-нибудь.

– Нет. Ты можешь себе это представить? Два ястреба в клетке.

В просвете между домами серебро гавани, огни кораблей. Она представляет Калеба: между деревьями, с ружьем, терпеливо ждет, смотрит вниз на дорогу.

Раз упал, это навсегда

ПЯТНАДЦАТОЕ

Когда кто-то поджидает вас в темном коридоре и просит ваш телефон, вы полагаете, что человек им воспользуется. Но Аделаида Скотт не объявилась.

* * *

Я больше не играла Катерину, но, по условиям договора, еще обязана была поехать в Вегас на занудные сборища для раскрутки своего последнего «Архангела», раздачи автографов и ответов на вопросы, сидеть на подиуме с Оливером, хотя после ночи имени Джонса Коэна я его не видела и не слышала. Прописанный в договоре самолет забрал меня в Бербанке. У кресла ждали прописанный в договоре поднос с вегетарианским ужином и прописанная там же бутылка «Дом Периньон». М. Г. уснул еще до взлета, поскольку как, в самом деле, он мог защитить меня на борту? Августина играла на телефоне. Самолет пустился в ночь.

Я съела мармеладного мишку из марихуаны и выпила немного шампанского. После урока по пилотированию я летела впервые и боялась, что вернется головокружительное чувство, ужасная тяга вниз, но этого не случилось. Я опять принялась листать книгу Мэриен. Всякий раз, когда я открывала ее, мне, точно как в детстве, казалось, будто там что-то скрыто. Каждый мог похвастаться собственными представлениями о том, каким должен получиться фильм «Пилигрим», как лучше втиснуть совершенно непознаваемую жизнь Мэриен в аккуратный развлекательный катышек, и мне думалось, у меня тоже должно быть такое. По мнению Аделаиды Скотт, знать, чего ты не хочешь, так же важно, как и то, чем ты занимаешься, и я знала по крайней мере, что не хочу ни фильма про сильную, отважную девушку, ни трагедии человека, который откусил больше, чем смог прожевать. Мне бросился в глаза абзац:

Мой брат, художник, хотел выразить в картинах ощущение бесконечного пространства. Он знал, задача