едет в город, его ждет телеграмма от Флавиана. Один из его пейзажей выбрали на конкурс, наградой в котором является покупка картины Музеем изобразительных искусств Сиэтла. Флавиан, задним числом прося у Джейми прощения за дерзость, выставил его на выставку. Флавиан интересуется, есть ли у приятеля еще работы для галереи. И еще: через месяц Джейми ждут в Сиэтле на церемонию награждения.

* * *

Однажды, застигнутая в Кордове нелетной погодой, Мэриен знакомится с хорошо одетой женщиной, постарше, незамужней наследницей консервного состояния. Та предлагает разделить комнату в уже переполненной такими же бедолагами-путниками гостинице. В комнате, разумеется, только одна кровать. После хорошего ужина с вином, когда они забираются под одеяла, женщина предлагает почесать Мэриен спинку, довольно тихо, Мэриен может сделать вид, что не слышит. Однако она соглашается, переворачивается на живот, задирает рубашку.

Кончики пальцев бегут вниз по спине. В низу живота у Мэриен переворачивается груз. Никогда еще женщина не вызывала у нее такого ощущения, однако вот оно; прикосновение легкое, умелое, и Мэриен интересно, что еще возможно. Она переворачивается на бок, и нежные пальцы без колебаний проводят по ребрам. Губы женщины прикасаются к грудине так осторожно, будто обхватывают фарфоровую чашку. На Мэриен мужские хлопковые кальсоны, и она, приподнявшись на спине, стаскивает их вниз.

За все время она не прикоснулась к женщине, ни разу не поцеловала ее. Она полностью пассивна, не то чтобы покорна, но прохладна, почти царственна, до тех пор, пока ее ляжки не обхватывают голову женщины, и она содрогается. Потом она переворачивается, отстранив не убранную с ее бедра, вопрошающую руку женщины, и засыпает.

Когда она возвращается в Валдиз, ее ждет письмо Калеба, в которое вложено еще одно письмо от Баркли. Вкладку она бросает в огонь, не читая. Какое-то время по ночам думает о женщине больше, чем о чем-либо еще.

О Хрустальной ночи Мэриен узнает по радио, испытывает страх, умеренный расстоянием. Все, кроме гор, рудников и глетчеров, кажется далеким.

Чарлз Линдберг летит в Германию, получает медаль от Германа Геринга. Вспыхивают фотоаппараты.

В апреле 1939 года вернувшись в Штаты и лишившись былого ореола героя, он делает невнятные заявления прессе, что, дескать, говорит от лица немцев, выполняет миротворческую миссию. Америка, Линдберг совершенно уверен, не должна вступать в войну. «Мы должны объединиться, – пишет он в «Ридерз дайджест», – дабы сохранить наше самое бесценное достояние, наследие европейской крови».

Он считает себя беспристрастным, обладающим высшей логикой. А считая что-то, Линдберг уверен, что это так. Он начинает выступать с речами по радио, выступает перед публикой, собирает толпы народа, заполняет стадионы вроде Медисон-сквер-гарден тысячами тех, кто просто не хочет опять идти на войну, но еще симпатизантами нацистов, фашистами и антисемитами (кого остальные замечать не хотят).

Краткий экскурс в будущее: после Перл-Харбора Линдберг прикусывает язык, пытается устроиться в «ПанАм», «Кертисс-Райт». Сначала его предложения принимаются с восторгом, затем смущенно отклоняются, поскольку Белый дом не одобряет. В конце концов он убеждает министерство ВМС отправить его в Южный океан наблюдателем, просится на фронт. Летает патрульным на рассвете, работает спасателем, обстреливает японские самолеты, хотя в общем-то не обязан, придумывает способ сократить потребление топлива, что увеличивает дальность полетов истребителей. Он искренне хочет помочь. Его репутация несколько восстанавливается, но уже никогда не будет как прежде.

После войны его брак трещит по швам, однако удерживается. Энн пишет книги, раздражается его попытками контролировать ее и детей, когда он дома, что бывает нечасто. У Линдберга три тайные немецкие любовницы, от них семеро тайных детей. Может, он хочет восстановить мировое население с помощью маленьких линдбержат? Он опять и опять повторяет детям: выбирая партнера, нельзя забывать о генетике.

После пятидесяти Линдберг посвящает себя защите вымирающих видов животных и туземных народов. Одержим угрозой атомной войны. Он помог миру оскудеть, но не хочет, чтобы тот оскудевал.

Когда со стартовой площадки поднимается ракета «Сатурн-5», чтобы доставить на Луну космонавтов «Аполлона-11», Линдберг там, во Флориде, тянет шею, не отводя взгляда от исчезающей искры. В первую секунду после отрыва от земли ракета сжигает больше топлива, чем «Спирит оф Сент-Луис» во время перелета из Нью-Йорка в Париж.

В 1974 году Линдберг умирает. Он не хочет, чтобы его бальзамировали, выбирает шерстяную и хлопковую одежду и саван, которые сгниют. Желает, чтобы над телом звучали гавайские песнопения. Распоряжается, чтобы в засыпанной камнями вулканического происхождения могиле нашлось место и для Энн, однако спустя почти тридцать лет она выберет кремацию, ее прах где-то развеют.

* * *

Флавиан сам приезжает забрать Джейми из горной хижины и доставить на церемонию в музей Сиэтла. Тот выстаивает ее с неловким чувством, отвыкнув от толпы и нервно высматривая семейство Фэи. Никто из них не пришел, но блистательные акварели Тернера, обнаруженные им на чердаке их дома и снабженные табличкой «Из собрания семьи Фэи», повесили на отдельную стену. Простые волны цвета на маленьких прямоугольниках рельефной бумаги, и все же кажется, они передают раскинувшуюся панораму моря и неба, бесконечного пространства.

Среди множества рук, что он пожимает, одна принадлежит члену Общества искусств в Вашингтоне. Почему Джейми не участвует в Федеральном художественном проекте, интересуется тот. Цель проекта – дать художникам возможность работать. В библиотеке Беллингхема требуется стенная роспись. Джейми не готов взяться?

Готов, отвечает Джейми, хотя Флавиан недоволен, он хочет, чтобы тот и дальше писал холсты на продажу, и, пожалуйста, Джейми, пожалуйста, не жги больше ничего, по крайней мере, не показав сначала Флавиану.

Но Джейми нравится идея написать что-то неподвижное, прочное. Он запирает хижину, обривает бороду и спускается с гор. Когда заканчивает в Беллингхеме, Общество искусств посылает его на остров Оркас выполнить роспись в почтовом отделении. Сейчас, в первые недели 1939 года, он сидит в поезде, едет повидаться с Мэриен в Ванкувер. Их воссоединение запоздало, но она не хочет уезжать с Аляски. Пока нет. На Джейми черное пальто и серый костюм из камвольной шерсти. Оказывается, ему не терпится побывать в городе, откуда он в панике бежал.

Разместив в грузовом отсеке самолета два запасных бака с топливом, Мэриен летела из Валдиза три дня с четырьмя остановками. В основном держалась береговой линии континента, слева высились снежные вершины. Почти все время монотонного полета она была сосредоточена и одновременно скучала, хотя ей не пришлось дожидаться летной погоды. Постоянно дребезжал двигатель, и несколько раз казалось, она будто бы слышит, как спотыкается и кашляет «Стирман» Баркли.

Когда она добралась до гостиницы, человек за стойкой долгим, оценивающим взглядом осмотрел ее с ног до головы, но Мэриен вздернула подбородок и протянула деньги (грязь под ногтями). С Джейми они договорились, гостиницу найдет он, а она заплатит за оба номера. Она настаивала. У него денег мало, а у нее все в порядке. В номере Мэриен приняла ванну и попыталась привести себя в порядок, но оставалось только возможное. Даже если бы она хотела надеть платье, у нее их не осталось. Кроме губной помады, не имелось никакой косметики. Лицо густо усеяли веснушки, волосы, как всегда, обкорнаны и изувечены. Мэриен надела чистую рубашку и брюки, протерла гостиничным полотенцем ботинки, пригладила волосы, пощипала себя за щеки. Ей хочется, чтобы Джейми увидел перед собой матерого пилота, работающего в сложных условиях, понял, что сестра шесть лет продержалась в суровых краях, был впечатлен ее выносливостью, а еще поверил, что она может почти все и любой вызов судьбы встретит легко и уверенно. Поэтому Мэриен и облачилась в доспехи из ботинок, брюк и тулупа, правда, с некоторым сожалением, поскольку ей хочется предстать перед Джейми еще и красивой сестрой. Она надеется не показаться ему слишком странной.

Джейми стоит в вестибюле у камина, засунув руки в карманы, и, когда она спускается, оборачивается на лестницу. В лице нет испуга, только радость. Удивлена она. Перед ней взрослый мужчина, хотя, конечно, как иначе. У него тоже прежние веснушки, прежние очень светлые волосы, но они умело подстрижены и по моде напомажены. Даже в том незначительном движении, как он обернулся поздороваться с ней,