– Что это за место? – спросил Почекин у Мячкова.

– Кандалакша… кажется.

В этот момент за окном поплыла ровная цепочка хорошо видимых подрагивающих огней, уходящая вдаль. Сын железнодорожника, Почекин провёл детство у дороги, в юности сам работал на станции и отлично знал такую картину – светофоры автоблокировки, регулирующие движение поездов. Но, приглядевшись, он понял, что это костры. Кому они нужны здесь? Разве что указать кому-то путь? Быть может, их дирижаблю? Всё же такой снегопад, видимость еле-еле.

Тем временем корабль отходил левее. Вернее, курс его был прежним, это огни сворачивали вправо. Почекин обернулся к Гудованцеву:

– Николай Семёнович, посмотрите: там костры жгут, уж не нам ли?

Тот глянул в окно, улыбнулся:

– Может быть.

И вышел из рубки, задвинув за собой дверку.

Корабль, рассекая носом метель, нёсся вперёд со скоростью около 100 километров в час.

В пассажирской каюте Гудованцев, Дёмин и Кулагин обсуждали план действий во время стоянки в Мурманске, а Воробьёв и Ритсланд занимались «Фэйрчайлдом». Сидел в своей радиорубке Чернов.

В темноте киля, продуваемой ветром, спали на сетках в меховых мешках Устинович, ушедший отдыхать около 19 часов, Кондрашов, Шмельков, Никитин, Лянгузов, Градус. Здесь же прогуливался Коняшин: шла его вахта дежурного по килю.

Очередная смена мотористов несла вахту в гондолах: Матюнин (правая), Бурмакин (левая) и Новиков (кормовая).

В рубке управления – Паньков и Почекин на штурвалах высоты и направления, рядом Мячков – высунувшись в окно, он неотрывно смотрел вперёд и время от времени корректировал курс, командуя Почекину.

Места нахождения членов экипажа перед катастрофой

В какой-то момент он вдруг страшно закричал:

– Летим на гору!

Паньков мгновенно отреагировал поворотом штурвала высоты, резко задирая нос корабля вверх, и одновременно скомандовал Почекину:

– Повернуть вправо!

Но уйти от столкновения не удалось. Уже через несколько секунд раздался треск: корабль начал цеплять макушки деревьев на склоне горы.

– Что такое?! – закричал, вскакивая, Гудованцев в пассажирской каюте.

Треск ломающихся стволов и раздираемой оболочки, глухой гул удара – и дирижабль повалился на землю, накрывая своими обломками экипаж. Всё вокруг быстро охватывало пламя, повалил густой дым, белый и едкий.

В киле от удара проснулся Устинович. Быстро выбравшись из спального мешка, рванулся было вперёд к гайдропному люку, но опрокинулся с носа корабля, задранного вверх, вниз к корме, запутываясь в материи обшивки и балочках киля. Уже задыхаясь от дыма и жара, внезапно провалился в дыру, упал и покатился по склону прочь от горящего дирижабля.

Воробьёв в пассажирской каюте от удара потерял сознание. Очнулся запутанным в материю, весь в дыму. Тыкался наугад в разные стороны, пытаясь выбраться, но всюду наталкивался на громоздящиеся металлические конструкции. Силы кончались. В голове пронеслись прочитанные когда-то истории гибели дирижаблей, сгоревший «СССР-В7», пожар эллинга на Долгопрудной. Работая в системе Аэрофлота, Воробьёв знал обо всём этом и почти смирился с неизбежностью смерти. Но когда вокруг вспыхнуло пламя, инстинктивно рванулся, сам не зная куда, пролез между балками и вырвался из огненного плена, упав в какую-то яму, выбрался из неё и отполз вниз.

Среди обломков кабины, в бывшей рубке управления, задыхался Почекин. Подумалось: кончена жизнь. Где-то поблизости он видел ворочающихся в огне людей, услышал крик – кажется, Кулагина: «Виктор, давай сюда!» Мелькнула мысль: они спасаются, а я остаюсь здесь умирать… Но пролезть через бурелом металлических прутьев туда, на зов, он не мог. Жар становился нестерпимым. Он пытался зарываться в снег, но всё равно задыхался. И вдруг, пятясь назад, куда-то провалился и обнаружил, что оказался в стороне от огня. Принялся выкарабкиваться и – вылез, тут же отбежав в сторону.

В левую мотогондолу к Бурмакину перед катастрофой заглядывал Коняшин. Шум мотора начисто заглушал голоса, поэтому объяснились, как обычно, на языке жестов: «Как матчасть?» – «Всё отлично». Минут через 20 последовал удар. Бортмеханика бросило головой сначала на радиатор, потом ещё раз – на мотор. Загорелись в воздухе?! Пытаясь нашарить руками парашют и не находя его, Бурмакин ждал смертельного удара о землю, но вместо этого сверху повалились куски горящей материи, пошёл дым.

Позже выяснилось, что его гондола встала вертикально. Он каким-то чудом выбрался из неё, свалился вниз и тогда понял, что находится уже на земле, накрытый сверху материей. Выбрался и бросился под гору.

Новикова в кормовой гондоле первый удар выкинул из кресла и бросил головой на водяной радиатор. Второй удар – грудью на мотор. Свет в гондоле погас. Он успел выключить двигатель, когда ещё один толчок бросил его спиной, а потом головой на мотор. Гондола, подпрыгнув от сильного удара, перевернулась вверх дном. Вокруг всё пылало. Раскалённая крышка жгла голову. На его счастье, Новиков не потерял сознания, иначе сгорел бы в этой железной коробке. Вылезши до пояса наружу, он упёрся что есть силы руками и следом выдрал нижнюю часть тела. Волосы и одежда уже горели; зарываясь в снег, сумел откатиться от разраставшегося огненного шара. Подумалось: остался один живой. Но вскоре услышал чей-то голос и пошёл на него.

В правой гондоле Матюнин тоже успел выключить мотор. Через лопнувшую от удара верхнюю часть гондолы его по пояс выбросило наружу. Дальше он вылез сам и отбежал в сторону. Что было дальше – помнил плохо.

Так сложилось, что в первые минуты после взрыва лучше других владел собой Устинович. Оказавшись уже в безопасности, он начал сзывать товарищей криком:

– Эй, кто там остался живой! Давайте все ко мне!

Первым увидел бредущего к нему Новикова, лицо того было окровавлено, он плохо соображал, что происходит, всё время спрашивал: «Что со мной?» Но времени на объяснения не было: в огне пожара начались взрывы.

– Ничего, давай в сторону от корабля!

Устинович подхватил Новикова и повёл прочь, в гору. Там положил за кустами.

Бурмакин, услышав крики Устиновича, поднялся на ноги и наткнулся на Почекина. «Врезались в гору», – сообщил тот. Мелькнула мысль: надо попытаться спасти товарищей! Но тут внутри огненного месива что-то начало рваться. Подойти ближе и хоть что-то сделать не было ни малейшей возможности. Пришлось отбежать ещё дальше и спрятаться за кустами, где уже лежал Новиков. Он громко стонал от боли и жаловался: замерзает нога. Сняв меховой чулок, Бурмакин отдал его Новикову. Рядом присел Почекин.

На зов Устиновича вскоре появился и Воробьёв.