Я объявил военное положение вплоть до того времени, пока не будут нейтрализованы все гарнизоны и очаги сопротивления вражеских войск, которые мы обошли ради молниеносного нападения. Они не представляют реальной угрозы, поскольку крайне немногочисленны и дезорганизованы. И посему могу утверждать, что мощь нашей армии возобладала. Ирландия свободна”. Подписано генералом Уильямом Тикамси Шерманом.

– Насколько я понимаю, пять суток от начала до конца, – произнес военный министр. – История видела Сорокалетнюю войну, равно как и прочие конфликты – и подольше, и покороче. Но, джентльмены, не думаю, чтоб история хоть раз прежде видела войну, начавшуюся и окончившуюся менее чем за одну неделю. Это война совершенно нового рода, точь-в-точь как говорил нам генерал Шерман. Молниеносная война, во время которой противника ошеломляют натиском, кончающаяся чуть ли не до того, как он обнаружит, что его атакуют. Ирландия взята, узурпатор поражен, дело сделано.

– За что мы весьма и весьма благодарны, – утомленно проронил Линкольн. – Лично я устал от войн, как бы молниеносно они ну проводились, как бы стремительно ни выигрывались. Быть может, наши британские собратья прочтут огненную надпись на стене и начнут что-то понимать. Довольно воевать. Мы ждем от будущего только мира. Мое заветное желание, чтобы они теперь вывели свои войска из этого полушария и вместе с нами устремились в мирное будущее.

***

– Это невозможно! – верещала королева Виктория. Ее лицо даже под белой маской пудры от гнева стало совершенно пунцовым. – Вы стоите перед нами и говорите, что мы больше не королева Ирландии.

Лорд Пальмерстон склонил голову в горестном поклоне.

– Похоже, Ваше Величество, это именно так. К нам пришло по телеграфу донесение “Завоевателя” о разведке Корка. В Северной Ирландии шотландские войска отступили с боями и вернулись с вестью, что Белфаст тоже взят. Кроме того, прибыла телеграмма из Холихеда, что пакетбот из Кингстона прибыл по графику, впервые за неделю. На борту только британские пассажиры, экипаж судна недоукомплектован, поскольку в нем остались только британские матросы.

Однако он доставил ирландскую газету, каковая, от слова до слова, передается по телеграфу сюда в то самое время, пока мы говорим. – Выпрямившись, он протянул королеве стопку телеграфных бланков. – Вот что прибыло первым. Тут довольно подробно сказано о поражении наших войск и ликовании местного населения по поводу того, что здесь упоминается как избавление от английского ига…

Тут Пальмерстон смолк, осознав, что королева больше не слушает. Она хныкала, едва не теряя сознания, проливала слезы в платок, который держала одна из фрейлин. Бормоча извинения, лорд Пальмерстон с поклоном удалился.

– Вот уж чертовски беспросветный день! – буркнул он, как только дверь закрылась за ним. Сунул бумаги в карман и развернулся, чтобы покинуть дворец.

– Проклятье! – рявкнул он на дрожащих королевских лакеев. – Это не конец, клянусь, а самое начало! И кончится это, лишь когда эти американцы будут уничтожены, уничтожены все до последнего! Нас застали врасплох, вот и все. Это зло не может восторжествовать.

Было воскресенье – первое воскресенье со времени краткой битвы за Ирландию, кончившейся победой американских войск. Колокола церквей звонили по всему краю, и во многих храмах возносились благодарственные молитвы, а пришедших на службу солдат ждал теплый прием. Улыбки и рукопожатия, и, что даже лучше, в пабах напитки для них лились рекой, и не могло быть и речи о том, чтобы эти отважные люди из-за моря платили за выпивку.

Это на юге.

А на севере Ирландии, в Белфасте, в городах, через которые прошли американцы, католики шли на мессу в молчании, они шагали по мокрым от дождя тротуарам, не поднимая глаз друг на друга. И лишь когда оказывались в церкви и двери ее были заперты, они осмеливались заговорить, возглашая вопросы, на которые не было ответов.

В Портстюарте католическая церковь стояла рядом с песчаными дюнами, неподалеку от пляжа, где высадились американцы. Священник стоял в дверях, когда длинная вереница солдат в серых мундирах пришла с пляжа и миновала его церковь. Некоторые по пути махали ему. А другие – к его изумлению – даже крестились , проходя мимо церкви. Улыбаясь во весь рот, он осенял их крестным знамением, благословляя снова и снова. Теперь настало время поведать об этом пастве. Как только он поднялся на кафедру, разговоры стихли.

– Мы должны хранить молчание – и не терять надежды. Эти две вещи мы должны сделать первым делом. Молчать, ибо участь Ирландии нам неведома. Мы видели американскую армию, двинувшуюся на юг. Нам остается уповать, что там она добилась полного успеха, как и в остальной Ирландии. Заняли ли они юг? Мы не знаем. Нам остается лишь надеяться – и молиться. Молиться, чтобы эти люди из-за моря пришли сюда объединить Ирландию, даровать ей свободу, которой она еще не знала прежде. Мы можем молиться, молиться от всей души за их успех. Но мы должны молиться в молчании до той поры, пока не узнаем об участи Ирландии. Склонить головы и молиться в надежде, которую они принесли на эти многострадальные берега.

В Белфасте в протестантских конгрегациях царил холод под стать зябкому ветру и хлесткому дождю, изливающемуся с низких октябрьских небес. Генерал Роберт Э. Ли и его офицеры выехали из ратуши, где они устроили свой штаб, в пресвитерианскую церковь на Мей-стрит, куда джентри собрались на воскресную службу. Мимо на рысях проехал кавалерийский эскадрон, и Ли ответил на приветствие солдат, попутно отметив, что перед правительственными зданиями стоят часовые. Чрезвычайного положения еще не отменяли.

Когда американские офицеры, пройдя между высокими колоннами, вошли в церковь, прихожане с шуршанием заерзали и начали негромко перешептываться. Преподобный Иан Крейг только что подошел к кафедре и, хотя был весьма велеречив во всякое другое время, в эту минуту не нашел слов. Военные спокойно прошли к переднему ряду сидений, поспешно покинутому теми немногими прихожанами, которые примостились там, и уселись. Сидя по-военному прямо, держа шляпы на коленях, офицеры выжидательно глядели на преподобного Крейга. Молчание затягивалось, но в конце концов он откашлялся и заговорил.

Он возгласил проповедь об искуплении грехов и братской любви, оказавшуюся неожиданно краткой для него. Он не встал у дверей, когда его паства выходила, как собирался, а вместо этого поспешил в ризницу.

– Как поживаете, мэм? – генерал Ли приподнял шляпу перед облаченной в черное пожилой женщиной, шедшей по проходу. Охнув, она с ужасом поглядела на него и поспешила прочь, как и остальные.

– Смахивает на то, что они считают, будто могут подцепить от нас что-нибудь этакое, – заметил Джеймс Лонгстрит.

– Может, так и есть, – Ли загадочно улыбнулся. Когда он вернулся в штаб, дежурный офицер доложил:

– С вами просит встречи делегация местных, генерал.

– Сколько человек?