С психологической точки зрения, совсем не безразлично, пройдёт ли мужчина посвящение в матриархальных мистериях или женщина в патриархальных мистериях, или наоборот. Мужское может пройти посвящение в матриархальных мистериях двумя существенно различающимися путями, и оба эти пути приводят к совершенно иным психическим результатам, чем «патриархальная мистерия» отношений отца и сына.

Первый путь состоит в отождествлении с рождённым сыном, то есть, в возвращении к таинству архетипа матери; второй путь представляет собой отождествление с женским началом, предполагающее само-отказ мужского. (Здесь нас не интересует, выражается ли этот отказ символически в реальной кастрации, в пострижении, в принятии лекарства, вызывающего импотенцию, или в ношении женского одеяния.)

Если теперь мы возвратимся к Луцию и мистерии Изиды, мы поймём, что его «солификация», его преображение в Солнце-Свет-Бога одновременно является превращением в сына Изиды, в Гора-Озириса или Харпократа, который рождается и возрождается милостью Великой Богини-Матери.

Во всяком случае, именно женственность становится проводником в спасении Луция Изидой и в его посвящении в её таинства. Злая богиня судьбы стояла за превращением Луция в осла, за всеми его страданиями, а теперь именно хорошая богиня судьбы как София-Изида, величайшая из богинь, овладевает им и ведёт его к спасению[248]. И здесь, почти незаметно, формируется новая связь между посвящением и сказкой о Психее.

В сказке события развиваются также через поведение женского партнёра — Психеи. Преображения Эроса: Эрос как дракон, Эрос как чудовище и как муж, Эрос как спящий и, наконец, Эрос как спасающий бог, который пробуждает Психею как высшее существо, — эти этапы достигаются не благодаря усилиям самого Эроса, а благодаря поступкам и страданиям Психеи. Всегда именно она берёт на себя, страдает, выполняет и завершает, и даже проявление божественного, самого Эроса, в конечном счёте, вызвано любовью и осознанными действиями женского начала, Психеи-человека.

В Эросе, как в Луции, развитие на каждом этапе начинается не с действий мужского эго, а с инициативы женского начала. В обоих случаях процесс, хорошо это или плохо, осуществляется этим женским началом в противодействии сопротивляющемуся и пассивному мужскому эго. И такое развитие, в котором «спонтанность психики» и её живое руководство являются определяющими факторами в жизни мужского начала, известно нам из психологии творческого процесса и индивидуации. Во всех таких процессах, в которых «ведёт Психея», а мужское начало следует за ней[249], эго отказывается от своей ведущей роли и следует за целостностью. В психическом развитии, сосредоточенном вокруг не-эго, вокруг самости, мы имеем творческие процессы и процессы посвящения в единство.

В то время, как в сказке о Психее миф женской индивидуации приводит к высшему союзу женственности с божественным возлюбленным, роман Апулея, словно дополняя это женское посвящение мужским, заканчивается введением Луция в мистерию Изиды, где Великая Мать проявляет себя как София и Вечная женственность.

Апулей молится богине: «Святейшая из святых, вечное утешение человечества, ты, чья обильная благодать питает весь мир, чьё сердце обращается ко всем тем, кто в печали и скорби, как сердце матери к её детям… Боги выше тебя восхищаются тобой, боги ниже тебя отдают тебе дань уважения, ты вращаешь небесную сферу вокруг полюсов, ты даёшь свет солнцу, ты управляешь Вселенной, ты топчешь силы ада. По твоему гласу движутся звёзды, чередуются времена года, торжествуют духи земли, повинуются стихии». И он заключает: «Я буду хранить твой божественный лик всегда перед моими глазами, и тайные знания своей божественности запечатаны глубоко в моем сердце»[250].

В следующих строках мы постигаем великолепный прообраз песни, сочинённой почти две тысячи лет спустя, песни, которая полна голоса и образа Психеи:

История Амура и Психеи, переданная нам в романе «Золотой осёл», не была выдумкой Апулея. То, что изложено в виде рассказа Апулеем, родившимся в 124 году нашей эры, в действительности имеет более раннее происхождение[252].

Как почти все народные сказки, эта содержит мифическую субстанцию, которая была исключена из мифологии, признанной доминирующей культурой. Египетское сказание о Бате, например, сохранило первоначальный миф об Изиде и Озирисе. Но сказка о Психее гораздо более уникальна. Наиболее увлекательно в ней то, что наряду с обилием мифологических особенностей и контекстов, она представляет собой процесс развития, суть которого в освобождении человека от первобытного мира мифов, в освобождении психики.

Исследования последних лет обнаружили изобилие фактических и возможных источников и влияющих историй, которые, по-видимому, собраны в сказке о Психее. Но обсуждение этого имеет лишь второстепенное значение для нас. Что интересно психологу — это не столько происхождение и история частей, сколько смысловое единство целого по отношению к частям.