Би мягко улыбается.

– Тогда у вас все будет хорошо.

Где-то около четырех утра Алекс забирается в кровать и ложится позади Генри. Это все тот же Генри, чьи позвонки торчали из спины мягкими бугорками, кто пережил самое страшное событие в своей жизни, за которым последовало еще одно, но все еще остается живым. Алекс тянется рукой и дотрагивается до края лопатки Генри там, где простыня соскользнула с него и где его легкие упорно продолжают втягивать в себя живительный воздух. Парень, шесть футов ростом, свернувшийся калачиком вокруг сжавшихся ребер и непокорного сердца. Он осторожно прижимается грудью к спине Генри. Алекс на своем месте.

– Это дурачество, Генри, – произносит Филипп. – Ты слишком юн, чтобы это понять.

В ушах у Алекса звенит.

Они сидят в кухне Генри, поедая булочки, и читают записку от Би, в которой та пишет, что уходит на встречу с Кэтрин. А потом вдруг в дверь врывается Филипп в костюме набекрень, с нечесаными волосами и принимается кричать на Генри за то, что у того хватило наглости нарушить запрет на какие бы то ни было связи, привести Алекса сюда, пока за дворцом следят, и продолжать ставить семью в такое унизительное положение.

В настоящий момент Алекс думает о том, чтобы сломать ему нос кофейником.

– Мне двадцать три, Филипп, – говорит Генри, заметно стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Мама была чуть старше, когда познакомилась с отцом.

– Да, и ты считаешь, что это было мудрым решением? – злобно спрашивает Филипп. – Выйти замуж за человека, который провел половину нашего детства, снимаясь в кино, который никогда не служил своей стране, который заболел и бросил нас и маму…

– Не смей, Филипп, – отвечает Генри. – Клянусь Богом, лишь из-за того, что твоя одержимость семейным наследием не производила на него никакого впечатления…

– Ты не знаешь ни хрена о том, что значит наследие, если способен позволить произойти чему-то подобному! – рявкает Филипп. – Единственное, что тебе остается сейчас, – зарыть поглубже все это в надежде, что каким-то образом люди поверят в то, что всего этого не было. Это твой долг, Генри. Это меньшее, что ты можешь сделать.

– Прости, – отвечает Генри несчастным голосом, в котором все же слышится горькое неповиновение. – Прости, что настоящий я – такое разочарование для вас.

– Мне плевать, что ты гей, – отвечает Филипп, отмахиваясь так, словно Генри не говорил этого конкретно ему. – Мне не плевать, что ты выбрал его. – Он резко переводит взгляд на Алекса, будто тот только что появился в той же комнате. – Того, у кого на спине гребаная мишень. Неужели ты настолько глуп, наивен и эгоистичен, что решил, будто это не уничтожит нас всех?

– Господи, я знал, Филипп, – говорит Генри. – Я знал, что это все разрушит. Я боялся именно этого. Но как я мог такое предвидеть? Как?

– Как я и сказал, наивен, – отвечает ему Филипп. – Такова наша жизнь, Генри. Ты всегда об этом знал. Я пытался разговаривать с тобой. Я хотел быть тебе хорошим братом, но ты ни черта не слушал. Настало время вспомнить о твоем месте в этой семье. Будь мужчиной. Встань и прими на себя ответственность. Исправь все. Хоть раз в своей жизни не будь трусом.

Генри вздрагивает так, словно его ударили по лицу. Теперь Алекс видит это – то, как все это переломило его за многие годы. Возможно, это не всегда было столь явным, но всегда подразумевалось. Помни свое место.

И тут Генри делает то, что Алекс так любит: выпячивает подбородок и собирается с духом.

– Я не трус, – говорит он. – И я не желаю ничего исправлять.

Филипп издает резкий, саркастичный смешок в его сторону.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь…

– Иди к черту, Филипп, я люблю его, – отвечает Генри.

– Ох, так ты любишь его, вот как? – Это звучит так снисходительно, что ладони Алекса под столом сжимаются в кулаки. – Что же ты намерен делать, Генри? А? Жениться на нем? Сделать его герцогиней Кембриджской? Сын президента гребаных Соединенных Штатов – четвертый в очереди на трон после королевы Англии?

– Я отрекусь от престола, мать твою! – повышает голос Генри. – Мне наплевать!

– Ты не посмеешь, – плюет Филипп в ответ.

– У нас есть двоюродный дедушка, который отрекся от престола, потому что был сраным наци, так что едва ли это станет худшей причиной, не так ли? – Теперь кричит Генри. Он поднимается со стула и нависает над Филиппом; его руки трясутся, и Алекс замечает, что он выше брата. – Что мы вообще здесь так защищаем, Филипп? Какое именно наследие? Что это за семья, которая говорит, что мы возьмем все плоды убийств, насилия, грабежей и колонизаций, красивенько все подчистим и поставим в музей, но, о господи, нет, ты же чертов гомик! Это уже выходит за всякие рамки приличий! Я сыт этим по горло. Слишком долго я позволял тебе, бабушке и всему этому проклятому миру загонять меня в угол. Но это конец. Мне плевать. Можешь взять все свое наследие и свои приличия и засунуть их себе в задницу, Филипп. С меня хватит. – Он тяжело выдыхает, разворачивается и выходит из кухни.

Алекс остается на своем месте еще пару секунд, сидя с открытым ртом. Напротив него стоит Филипп, покрасневший и разъяренный. Алекс прокашливается, встает и застегивает жакет.

– Как бы то ни было, – говорит он Филиппу, – это самый храбрый сукин сын из всех, что я встречал.

И тоже уходит.

Шаан выглядит так, словно не спал тридцать шесть часов. Ну, в целом он выглядит собранным и ухоженным, но из воротника его свитера торчит этикетка, а от чая за милю разит виски.

Возле него, на заднем сиденье неприметного фургона, который они наняли, чтобы добраться до Букингемского дворца, сидит Захра, решительно скрестив руки на груди. Обручальное кольцо на ее левой руке блестит в приглушенном свете лондонского утра.

– Так что, – нерешительно начинает Алекс, – вы двое теперь в ссоре?

Захра бросает на него взгляд.

– Нет. С чего ты взял?

– О. Я так подумал, потому что…

– Все в порядке, – отвечает Шаан, все еще набирая что-то на экране своего айфона. – Вот почему мы с самого начала установили некоторые правила по поводу наших личных тире профессиональных отношений. Нам это подходит.

– Если ты хотел ссоры, то видел бы ты меня, когда я узнала, что он знал о вас двоих все это время, – говорит Захра Алексу. – Как думаешь, почему камень на моем кольце такой большой?

– Обычно это нам подходит, – поправляет сам себя Шаан.

– Ага, – кивает Захра.

– К тому же мы и так неплохо покричали прошлой ночью. – Не поднимая головы, Шаан отбивает ей пять.

Совместными усилиями Захра и Шаан устраивают встречу с королевой в Букингемском дворце, но им приказано прибыть туда окольным путем, чтобы предусмотрительно избежать папарацци. Алекс буквально чувствует, как все в Лондоне гудит тем утром, слыша миллионы голосов, перешептывающихся о них с Генри и о том, что же последует дальше. Но Генри рядом, держит его за руку, и он держит руку Генри в ответ. По крайней мере, это уже что-то.