Силы кончились наверху, сразу за дверью в коридор. Ухватившись за стенку, я сползла вниз, кое-как села, вытянув ноги. В груди бешено стучала паровая машина, отдаваясь в голове грохочущими ударами молотов. А напротив меня, почти в той же позе, сидел человечек: лысый, с раздутым носом-картошкой того уникального сине-фиолетового цвета, что бывает лишь у самых запойных пьянчуг. Отличная мишень, рука почти не дрожала, но спуск не поддался — и когда только я нажала дурацкий предохранитель! — а затем я поняла, что человечку вовсе не до меня. Он был очень занят, пытаясь зажать рану на горле, а ярко-алая артериальная кровь толчками выплескивалась из-под пальцев… пока те наконец не разжались, и безвольная уже рука не упала вниз, глухо стукнув костяшками о доски.

«Смотри, Фейри», — прошептал мне кто-то стоявший за плечом… кто-то невидимый и далекий, в белоснежно-чистых, как облака, одеждах. «Смотрите внимательно, инспектор Грин, не упускайте деталей. Так выглядит правосудие людей».

В которой инспектор Грин пытается простудиться.

— О, мисс Грин, — обрадованно приветствовал меня брат Винсент. — Рад, что вы все-таки нашли время и возможность присоединиться к нам. Позвольте представить, — монах сделал широкий жест, — мистер Десятый Мешок.

В моем — да и большинства эльфов — представлении главарь людской шайки должен был являть собой нечто скалоподобное. Бугрящиеся мышцы, квадратный подбородок, приплюснутый лоб и огромные кулаки… в общем, звено видовой гармонии, находящееся между орком и гориллой. Мимо Десятого Мешка я могла бы ходить сто раз на день, даже не заподозрив, что типичный мелкий клерк — с плешью, бессмысленно-водянистыми глазами за стеклами толстых очков и протертыми до дыр на заплатах нарукавниками — замешан в преступлениях более тяжких, чем отлив пары унций чернил из казенного письменного прибора.

— К сожалению, — продолжил Винсент, — мне пока нечем вас порадовать. Наш гостеприимный хозяин страдает просто удивительной для человека его профессии забывчивостью. Весьма тяжелый случай, полагаю, без эльфийской терапии здесь никак не обойтись.

Судя по мелькнувшему за стеклами очков ужасу, «хозяина» не миновала изрядная доля баек, сочиненных людьми о эльфийских методах борьбы с избирательным склерозом.

— Готов поклясться сетью святого Жихры и ухватом святой Марты, — запинающимся голосом пробормотал он, — я готов рассказать вам что угодно, если бы только знал…

— Он врет.

Будь я гномом, непременно бы уточнила: «с вероятностью в 80–85 процентов» — фоновый страх от нашего «визита» поглощал все прочие оттенки, словно безлунная ночная тьма. Оставалось лишь понадеяться на интуицию полковника Карда и подыграть монаху — благо изобразить холодно-безразличный тон в моем нынешнем состоянии получалось как нельзя естественней.

— Похоже, брат мой, — вкрадчиво произнес монах, — вы не в полной мере осознали ситуацию. Для вашего же блага я поясню одну вещь. Истории про людей, сумевших обмануть эльфов на допросе — выдумки. Все до единой. Даже нам, престонианцам, неизвестны подобные случаи… даже — этот повтор Винсент выделил особо, — с участием братьев-монахов, как ни прискорбно признавать. Рано или поздно, но наши длинноухие враги узнавали правду.

Кожаные перчатки от «летного костюма» я не взяла, сочтя их, во-первых, слишком теплыми и душными, а во-вторых, на два размера большими. Пришлось нарочито медленно выпутать из пальцев петельки от манжет и начать закатывать рукав.

— У нас мало времени, брат. — Услышь я свой голос со стороны, наверняка бы испугалась. — Давайте закончим этот бесполезный разговор и перейдем к делу. Мне потребуются инструменты. Внизу, на кухне, должны быть ножи…

— Осмелюсь предложить начать с малого, — брат Винсент, пройдя вперед, взял с полки нож. Небольшой, с тонким лезвием, из тех, что придуманы гномскими мастерами для трудных и опасных боев с почтовыми конвертами.

— Инструмент не самый подходящий, — сухо заметила я. — Но для свежевания подойдет.

…только я скорее умру, чем прикоснусь к… «инструменту».

Время вдруг стало вязким и тягучим, словно кленовая патока. Зато к истрепанным пальбой ушам понемногу возвращалась чуткость. Я отчетливо слышала дыхание людей: спокойное и равномерное у монаха и торопливо-натужное — бандитского главаря. А еще: плеск волн о борт «Дырявой Кружки», стоны внизу и тончайший, на грани слышимости, звон. Источник я различить не сумела — если не брать в расчет поэтичную версию о натянутых, как струна, нервах.

А затем в эту симфонию напряженной тишины ворвались новые ноты — дымные щупальца осторожно высунулись из щели вдоль стены и почти сразу же втянулись назад, оставив после себя отчетливый привкус гари. Десятый Мешок шумно выдохнул и, откинувшись чуть назад, судорожным движением рванул ворот жилета.

— Да провалитесь вы на Вечный Лед! — прохрипел он. — Я скажу… и не потому, что боюсь ваших нелепых угроз, — поспешно добавил он, — а затем, чтобы вы с этим ублюдком перегрызли друг другу глотки. Я, — Мешок схватился за графин и щедро плеснул янтарной жидкостью, едва не расколотив стакан, — с удовольствием выпью за это.

— Совсем другой разговор, — радостно закивал брат Винсент. — Продолжайте, не сдерживайтесь…

— Хомяк ходил подо мной, — отрывисто сплюнул фразу Мешок, — до последнего времени. Пролез в норабы, — я удивленно моргнула, ибо до сегодняшнего вечера считала историю о «перевернутых титулах» у воров досужей выдумкой, — в кормлении у него числился Табачный док, Попугайский причал и прибрежная часть Ламберта до Коровьего рынка. Не то чтобы я ему особо доверял… гнилая душа, к такому спиной не повернись… но думал, что ему хватит не ума, так трусости, чтобы держаться меня. Ошибся… пару недель назад ублюдок решил отколоться… или еще чего. Сначала прошел слух… затем он отказался платить. Я послал нескольких человек разузнать, что и как. На следующее утро они вернулись, — стакан опустел, и Мешок вновь потянулся к графину, — в корзине, выставленной у входа в «Кружку».

— Вот как? — с деланым удивлением произнес монах. — Похоже, наш приятель знает, как взвинтить ставки.

— Да он просто чокнутый! — рявкнул Мешок, заставив меня болезненно скривиться. — Такого у нас не прощают… и это знают даже заморские дикари в своих трущобах. Сам Полуночный Король велел принести пустую башку мерзавца в той же проклятой корзине. Да только крысеныш пропал, скрылся, растаял, как лед по весне.

Звонко лязгнув зубами о стекло, Мешок залпом опустошил стакан, хлопнул им по столу и замер, тяжело дыша и глядя куда-то в пространство между нами. Винсент, полуобернувшись ко мне, сделал короткий жест и беззвучно проартикулировал: молчите, сейчас будет продолжение.

— Мы назначили награду, — губы бандитского главаря искривились в усмешке, — за Хомяка, его людей, живых или мертвых, и за любые сведения. Хорошую награду… когда нужно, мы бываем куда щедрее королевского правосудия. Третьего дня явилась девка и рассказала, как ее товарку куда-то уволокли двое из хомячьей шайки… она узнала обоих, не раз перед ними подол задирала. Я послал проверить ее слова, послал пятерых, лучших, — Мешок повысил голос, — Лон семь годов оттарабанил в корабельной пехоте, да и остальные парни его стоили. Хоть один, да должен был приползти обратно! Обязан… а они взяли да сгинули.