На протяжении второй половины 1540-х — середины 1550-х годов наша аристократия сделала немало полезного для страны. Но она возжелала увековечить правящее свое положение на веки вечные, а в этом уже не был заинтересован никто, кроме нее самой. Рано или поздно подобное положение дел должно было привести к очередному острому конфликту с государем.

Так и вышло — когда стали обсуждаться перспективы активной внешней политики, Иван Васильевич вошел в противоречие с прежними ближайшими советниками и настоял на своем. Какие рычаги он при этом использовал, не вполне понятно. Возможно, создал партию своих сторонников из числа аристократов, одобрявших его курс на западном направлении. Во второй половине 50-х годов XVI столетия в связи с подготовкой и началом Ливонской войны царь вышел из-под контроля аристократического правительства, преодолел авторитет Избранной рады и начал проводить самостоятельный курс. Несколько лет спустя прежние лидеры Избранной рады оказались в опале и сошли с арены большой политики.

Воля царя, прежде стесненная, теперь освободилась от ограничений и устремилась к самовластию. Только самовластие давало царю возможность укрепить в мире истинный порядок, то и дело нарушаемый знатью.

Отношения государя с верхушкой военно-служилого класса на протяжении всего периода его правления никогда не были идиллическими. До середины 1540-х годов он вообще мало значил в делах правления — по малолетству и неискушенности. Конец 1540-х — 1550-е — время неустойчивого, но плодотворного для всей страны компромисса. Аристократы кое-чем поступились в пользу царя и кое в чем договорились между собой. Политические и материальные приоритеты у старомосковской знати за всё это время ничуть не изменились, память разнузданных лет «Шуйского царства» была свежа и грозила рецидивом — при первом же удобном случае. Государь научился сдерживать свой крайне эмоциональный, своевольный и бурный характер, возжелал потрудиться на благо державы, однако тепла в его общении со знатью увидеть невозможно…

Видимо, в ту пору очень большую роль играл авторитет Церкви. Именно он был скрепляющим материалом для всей конструкции, пребывавшей в динамическом равновесии. За многими реформами — прямо или косвенно — видится подвижническая фигура святителя Макария. Вероятно, его пастырское рвение сдерживало страсти и направляло хаотические выплески молодой нации в сторону правильного общественного строительства.

В первой половине 1560-х прежние деятели, составлявшие «буферную» группу Избранной рады, уходят в тень. Государь стремится усилить свою власть, и успехи первых лет войны за Ливонию как будто способствуют этому… Но именно тогда происходит несколько событий, пошатнувших Русский дом, до тех пор стоявший крепко. Во-первых, умерла (возможно, была отравлена) первая жена Ивана IV, Анастасия Захарьина-Юрьева (1560), и вместо нее рядом с царем оказалась Мария Темрюковна Черкасская, кавказская княжна, для которой собственно русский политический узор был делом не особенно интересным. Во-вторых, умер митрополит Макарий (1563). Военные успехи сменились неудачами. Жесткость царя и непокорство знати усилились, взаимно питая друг друга.

Итак, в середине 1550-х годов решалось, какое направление военных усилий станет основным: Ливония или Крым. Царь должен был сделать стратегический выбор.

Иван IV предпочел Ливонию как главную цель для приложения военных усилий. Историки, стоящие на позициях западничества, нередко упрекают его в «исторической ошибке»: не стоило воевать с Европой, надо было дружить с ней, а нажать на Крым, тем более что страна остро нуждалась в решении этой проблемы. Последней в этом духе писала А. Л. Хорошкевич, сетуя, что не суждено было Ивану Грозному «вывести Российское царство на путь интеграции в Европе Нового времени». Но нужна ли была нам в XVI веке интеграция в Европу? Да и в какую Европу? Ни о какой единой Европе для XVI столетия и речи быть не может. А интегрироваться в Ливонский орден было бы немного странно.

Решение Ивана Васильевича о начале военных действий в Ливонии имело под собой серьезные основания. Это не каприз деспота, а продуманная, логически объяснимая стратегия.

Во-первых, Ливония, истерзанная междоусобиями, разделенная между несколькими слабыми государственными образованиями, была несравненно менее опасным противником, нежели агрессивный Крым. Первые несколько лет Ливонской войны показали это наглядно.

Во-вторых, балтийские государства немцев располагали значительным фондом издавна обрабатываемых земель, притом земель с крестьянами. Ни Казань, ни Крым ничего подобного предложить не могли: там устойчивых очагов землепашества не имелось. Между тем небогатые и воинственные «служилые люди по отечеству» давно испытывали недостаток доброй поместной землицы. Реальные «дачи» заметно уступали положенным им земельным «окладам». «Городовые» и «выборные» дети боярские составляли основу вооруженных сил, самую надежную опору трона. Ведение войны в их интересах соответствовало интересам самого государя. Есть множество документальных свидетельств того, что русские дворяне получали поместья в завоеванных землях на территории Ливонии.

Наконец, в-третьих, на территории Ливонии и Речи Посполитой кипела борьба католиков с протестантами, причем среди протестантов попадались, помимо умеренных лютеран, антитринитарии самого отчаянного пошиба. Русские еретики (например, Феодосий Косой) бежали не в Крым, а на запад… Волны Реформации, подкатывающие к самым стенам России — страны-крепости, — тревожили правительство и Церковь. Позиции православия западнее «литовского рубежа» подверглись мощному прессингу. В ближайшем будущем «конфессиональный натиск» мог стать серьезной опасностью и для самого Русского царства.

Итак, в 1558 году московские воеводы вошли с полками на ливонские земли. До 1562 года события на этом театре военных действий развивались в основном благоприятно для России. Ливонский орден был разрушен, его войска разгромлены по частям, российские воеводы заняли Нарву, Юрьев, Феллин, Мариенбург и целый ряд других городов.

В 1560–1561 годах заинтересованность в дележе «ливонского наследства» проявили Дания, Швеция и Польско-Литовское государство. Там одновременно решили, что отдавать всю Ливонию Московскому государству — слишком убыточно. Датчане и шведы укрепились на сравнительно небольших участках ливонской территории, а новый орденский магистр Готгард Кетлер обратился за помощью к королю Польскому и великому князю Литовскому Сигизмунду Августу. В ноябре 1561 года в Вильно они заключили договор. Согласно его условиям, Ливонский орден прекращал свое существование, а все его земли переходили во владение Польши и Литвы. Этот пункт договора привел Прибалтику к двум десятилетиям войн и бедствий, поскольку на тот момент орденские земли состояли из двух частей: те, что уже были завоеваны Московским государством, и те, где московские войска еще не стояли.

Открытое противостояние с литовскими силами принесло русским воеводам частные успехи под Перновом и Тарвастом. Но в 1562 году российские полки потерпели поражение у Невеля, причем возглавлял тогда войско не кто иной, как сам князь А. М. Курбский, вследствие этой неудачи лишившийся царского благоволения.