Время, которое оставалось у военнослужащих специальных сил перед последним заданием, они использовали по собственному усмотрению: обсуждали детали предстоящих атак, изучали полетные карты и приводили себя и свое обмундирование в порядок, читали книги и журналы, играли в карты и другие игры или составляли прощальные письма, в основном, родителям и родственникам (жен у них еще не было), сочиняли поэмы. В письмах камикадзе писали, сколько часов им оставалось жить, о долге перед родиной и императором, благодарили родителей за все хорошее, что они для них сделали за их 18–20 лет и просили прощения за все плохое, якобы совершенное ими, умоляли не очень сокрушаться по поводу их гибели, обещая, что в скором будущем их души вернутся назад и с ними можно будет встретиться в храме Ясукуни, высказывали пожелания младшим братьям и сестрам.

Барак летчиков-камикадзе на авиабазе Тиран на острове Кюсю

Справа на стене и на футонах — бумажные журавлики «оридзуру» (символ счастья и долголетия)

Фотография автора

В одном из таких посмертных писем (исё), написанном 3 июня 1945 года, 22-летний старший лейтенант 1б5-го боевого отряда специального назначения Эда Кандзи сообщал родителям, что получил приказ вылететь утром из Тирана на задание, что ему многое хочется написать, но он не знает с чего начать и о чем. Вспоминает все хорошее и радостное в жизни, про Ханда, Нагою, Токио, про папу и маму. 18-летний младший лейтенант Аибана Нобуо 77-го отряда специального назначения в последнем письме благодарил свою приемную мать за то, что она выращивала его с шестилетнего возраста и, что она, хотя ему и не родная, за все годы воспитания ничего плохого не сделала.

В исё 29-летнего подполковника Хисано Масанобу, написанном слоговой азбукой детям, чтобы оно им было понятно, содержится завещание сыну Масанори и дочери Киёко: «Папы хоть и не существует, но я и без тела смотрю на вас.

Исё подполковника Хисано Масанобу, написанное им своим детям

Слушайтесь маму, не огорчайте ее. Когда вырастете, работайте, где хотите, становитесь хорошими японцами. Не завидуйте тем, у кого есть отцы. Ваш папа стал богом. Хорошо учитесь и помогайте маме. Ваш папа был сильным и разгромил всех врагов, и вы мне не проигрывайте. Растите здоровыми».

Некоторые письма смертников были пропитаны страшной печалью. 23-летний летчик-камикадзе младший лейтенант 41-го воздушного отряда Огава Синъити в письме домой писал о друге: «…от мысли, что на следующий день после вылета он уже будет в Ясукуни, мне становится очень грустно, так грустно, что я не могу даже вам дальше писать…»

Иногда, в соответствии с самурайской традицией, летчики вкладывали в конверты, которые отправляли в родной дом, то, что необходимо было для символических похорон воина — прядь своих отрезанных волос и отстриженные ногти. Личные вещи, книги и деньги обычно дарили остававшимся друзьям (лейтенант Сэки перед последним вылетом передал свои деньги для отсылки в Японию в Министерство военного снаряжения, в фонд строительства новых самолетов).

Старший лейтенант Эда Кандзи

Фотография. 6 июня 1945

Младший лейтенант Аибана Нобуо

Фотография. 4 мая 1945

Младший лейтенант Огава Синъити

Фотография. 29 марта 1945

Старший лейтенант Маэда Кэи

Фотография. 3 апреля 1945

Многие из камикадзе писали своим родным на прощание трогательные грустные стихотворения. Чаще всего в этих стихах затрагивалась тема красоты и недолговечности цветов японской бесплодной вишни сакуры. Дикая вишня в традициях японских воинов всегда играла значительное место и короткая нередко жизнь самурая сравнивалась с цветами сакуры, лепестки которой опадали сразу же после цветения. Поэтому сакуру самураи считали символом смерти. В дневнике одного из пилотов-смертников была сделана следующая запись: «Я каждый день стираю, потому что очень не хочу умирать в грязном белье и костюме». Далее следовал стих:

Во время войны в японской армии и флоте широкое распространение получило изречение: «Погибнуть подобно опадающим лепесткам сакуры». Поэтому оно нашло отражение и в популярных песнях военных лет:

Последние послания, которые камикадзе писали домой, заканчивались обычно здравицами в честь Великой Японии и императора. Но были и другие письма, с проклятиями в адрес войны, с горькими раздумьями об обмане «наивных жителей нашими мерзкими политиканами». Неоправданная смерть людей, трудности и лишения, бесперспективность войны, несмотря на всеобщую покорность японцев императору и милитаристскому правительству, все-таки рождали в народе скрытое недовольство. Даже в условиях шовинистической истерии в заключительные месяцы и дни сражений были случаи осуждения практики камикадзе и войны. Известный японский писатель, впоследствии лауреат Нобелевской премии в области литературы, Кавабата Ясунари, посетив военно-воздушную базу смертников, отозвался об атаках камикадзе перед начальством положительно, однако летному составу он высказал прямо противоположное мнение. Были даже и действия открытого протеста. Один из японских летчиков решился на атаку своей авиабазы.