Они смеялись, когда Джейн плакала, но по-доброму.

— О господи! Вы нас даже не знаете, но вместе с нами плачете на вечеринке в честь получения моей дочерью диплома!

— Я желаю ей самого лучшего, — отвечала Джейн с мокрыми глазами. — Вам так повезло, что вы все вместе.

— О да, мы знаем. Спасибо.

К счастью, скоро наступит осень. Джейн знала, что время лечит. Не совсем, конечно, но понемногу. Идет время, и жизнь может продолжаться.

Джейн знала, что ей придется лечить себя самой. Например, избегать яблок. Она перестанет ходить в магазин, где продаются фрукты. Корица также должна быть исключена из списка продуктов. И желательно, чтобы ей не встречалось ничего в форме яблок, фруктовых деревьев. Конечно, не испечь ни одного яблочного пирога в сентябре — это сложно, но у нее получится.

И ей надо перестать заходить в Интернет. Ей не надо набирать имена в поисковых системах. Например, Хлоэ. Или Дилан. Как она сделала прошлой ночью.

Дилан Чэдвик — «девять тысяч хитов».

Большинство были связаны с композитором Руфу Чэдвиком или Диланом Томасом. Но было немного и про ее Дилана. Она все еще думала о нем, в моменты слабости — то есть постоянно.

Она изучила все статьи о его службе, он казался таким смелым, почти героем. Он разыскивал наркоторговцев. Он защищал свидетелей. Он преследовал похитителя детей по всей стране, арестовав его в Вайоминге. Из-за того, что большая часть его работы была секретной, про нее не писали в Интернете.

Но история об Аманде и Изабелл там присутствовала.

Заголовок гласил: «Мать и дочь убиты в перестрелке». Сцена трагедии описывалась подробно. Дилан Чэдвик провожал дочь и жену на станцию, когда началась перестрелка. Аманда Чэдвик, 33, и Изабелл Чэдвик, 11, погибли по прибытии в больницу, Дилан Чэдвик находится в критическом состоянии.

Дальше там рассказывалось, что Чэдвик работал над делом о наркотиках: героин, убийства. Он как раз намеревался отправить семью подальше из города.

Прочитав статью, Джейн словно снова оказалась на кухне у Дилана. Она видела фотографию Изабелл, слышала шум яблонь за окном. Две кузины, рядом, улыбаются в камеру. Края фотографии свернулись от влажности. Она думала о том, как это ужасно, что фотография Изабелл существует дольше, чем сама девочка. Она знала, что и Дилан думает так же.

При мысли о Дилане женщина закрыла глаза.

Погрузившись в свои мысли, она едва не прослушала, как звякнул дверной колокольчик.

«Уходите», — попросила Джейн.

Она не хотела ничего печь. Не только сегодня — никогда. Она не была уверена, что сможет пережить еще один праздник. Может, если она будет спокойно сидеть и не издаст ни звука, они просто уйдут, кто бы это ни был. Она поняла, что ее выдает запах пекущегося теста. Они наверняка догадаются, что торт не может готовиться самостоятельно.

Но она хотела еще немного подумать о Дилане. О Дилане и его кухне, о его бороде и рабочей одежде, тяжелых сапогах, о его грубых руках, зеленых глазах. Она могла бы смотреть в его глаза вечно.

Колокольчик звякнул снова.

«Хорошо, — подумала она. — Они ушли».

Но вдруг какой-то инстинкт заставил ее подняться с места. Она вскочила, ударившись ногой о стул, но не обратила никакого внимания на боль. Она вылетела из кухни к входной двери.

Там никого не было. Она выглянула в окно и посмотрела на улицу. На свою спокойную улицу Челси, с персиковыми деревьями и августовской пылью. С обеих сторон улицы были припаркованы машины. Среди них красный грузовичок.

Красный грузовичок.

Ее сердце екнуло. Четыре колеса, красный кузов, открытый прицеп, внутри что-то зеленое. Совсем как у Дилана. Она наклонилась ближе, касаясь лбом стекла, чтобы увидеть номер.

Род-Айленд. Белый с голубыми цифрами, со словами «океанский штат». Она так сосредоточилась на номере, что не заметила людей.

Сначала она увидела их ноги: белые кроссовки, грязные сапоги.

Потом выше — джинсы. Оба носили джинсы.

И их лица: неулыбающиеся, но и неунывающие. Они смотрели взволнованно, с надеждой, как два человека, проехавших два штата, чтобы навестить старого друга, и они не уверены в том, какой прием им окажут. Они смотрели на Джейн через окно, а она смотрела на них.

Затем женщина открыла дверь. Ее встретила сильная жара. Она едва не упала от наплыва жара и призраков, любви и страха. В горле у нее стоял комок, она не могла говорить.

Хлоэ взяла это на себя. Она сделала шаг вперед.

— Я соскучилась, — сказала она.

Джейн смотрела в ее глаза, не в силах пошевелиться. За плечом девочки стоял Дилан, он кивнул, словно давал Джейн разрешение сделать то, что она хотела — нет, что она должна была сделать. Поэтому, все еще не в силах вымолвить ни слова, — да словами ничего и не выразишь, — она наклонилась, раскрыв объятья, и прижала свою дочь к сердцу.

Это «Урожайная Луна».

— Нет, та — в октябре. А это другая. Как называется полная луна в сентябре?

— «Луна возвращения в школу»?

— Типун тебе на язык, — сказала Хлоэ, скрещивая пальцы. — Вспомнила «День труда» в конце лета.

— Ты знаешь, ты очень поэтична, — заметила Мона, — ты должна писать предсказания для печенья-гаданья.

— Может, это «Луна печенья-гаданья»? — предположила Хлоэ. Они сидели в башенке сарая, наблюдая за ненормально большой луной, оранжево-розового цвета, которая освещала сад, напоминая о глазури на пирожных Джейн.

— Точно, — согласилась Мона. — Тогда скажи мне, о мудрейшая, что говорит нам гадание?

Хлоэ немного задумалась. Вот она сидит со своей лучшей подругой в башенке сарая дяди Дилана, пока внизу собираются гости. Танцы были идеей Хлоэ, и наконец-то она воплощалась в жизнь. Джейн тоже была там, внизу, вместе с дядей Диланом — они беседовали с родителями Хлоэ. Сестра Джейн и ее будущий муж тоже пришли. Пригласили даже мать Джейн — ее должен привезти шофер из дома престарелых. Соберется вся семья. Как ни странно, родители Хлоэ нашли эту идею вполне привлекательной.

— Дай угадаю, — сказала Мона, — что-то вроде «берегись акул в шкуре дельфина»?

Хлоэ хихикнула. Мона могла шутить на эту тему. Хлоэ глянула вниз, на то место, где дядя Дилан столкнулся с Зиком и его другом. Он выполнил свое обещание позвонить в полицию, и обоих парней арестовали.

— Интересно, а в тюрьме Зик сделает себе татуировку? — задумалась Мона. — Тот дельфин еще пригодится ему для защиты…

Хлоэ кивнула. Она задрожала, думая о том, как близко подошла к опасной черте. Но вдруг заиграла музыка: гитара, контрабас и скрипка, — все было слишком хорошо, чтобы думать о неприятных вещах. Музыка поднималась вверх, через балки и снопы сена.