– О какой открытке он говорил? – спросила она.

– О фотографии, которую дал мне Лео перед смертью. Я отправил ее Немцу от имени его адвоката.

Коломба закрыла глаза и посчитала до десяти:

– Зачем?

– Хотел убедиться, что снимок подлинный. В противном случае, услышав мой голос, он бы тут же бросил трубку.

– Если верить Немцу, Отец и Белый продолжали воевать даже после смерти. Настоящая файда[42].

– Да, через своих… свои создания. – Данте принюхался. – Пойду еще раз приму душ. От меня воняет страхом.

– Что он имел в виду, сказав, чтобы ты посмотрел в зеркало? Что этот тип похож на тебя или что все это твоя вина?

– Думаю, первое, – ответил Данте, уходя в свою комнату. – Как и я, король монет побывал в когтях Отца, но не упокоился в канистре с кислотой. И судя по его поступкам, с ним случилось примерно то же, что и со мной.

– Во сколько тебе обходится вся эта организация? – спросила Коломба, заваривая себе капучино и повысив голос, чтобы он слышал ее через стену.

– Тридцать тысяч в день, – прокричал Данте из ванной. – Дороже, чем импульсивный шопинг.

– Они в курсе, что у тебя нет ни гроша?

– Они пожелали получить оплату авансом. Двести тысяч. И еще двести тысяч депозита.

Коломба заметила, что случайно сварила кофе с миндальным молоком. Вылив все в мойку, она открыла «Редбул» без сахара.

– Как ты уговорил Аннибале тебя проспонсировать?

– Никак, – ответил он из душа. – Это мои деньги, плоды моего труда. Базовый тариф за вскрытие замков мертвецов.

Коломба вбежала в ванную и бросила в его силуэт за матовым стеклом душевой кабинки банку «Редбул». Стекло треснуло.

– Эй! – воскликнул Данте.

– Я тебя убью! – сказала она.

Данте выключил воду и, завернувшись в полотенце, быстро вышел из кабинки.

– За что? За то, что я присвоил денежки из теневого бюджета спецслужб? Денежки твоего дружка Лосьона Д’Аморе?

– Я просила тебя этого не делать.

– И я тебя слушал, пока не погиб мой брат. Затем я позвонил Сантьяго и назвал ему адрес и код. Карабинеры тогда в доме еще не побывали.

Сантьяго был бывшим барыгой и членом «Кукиллос» – банды выходцев из Латинской Америки. Ныне он распрощался с подельниками и теперь зарабатывал на жизнь, занимаясь хакерством в Глубокой сети. Данте доверял ему настолько же, насколько не доверяла Коломба.

– Сколько вы взяли?

– По шестьсот на брата. Это он вывел их из Италии. А у меня тоже теперь есть счет в Белизе. И на Каймановых островах. Хочешь сдать меня копам?

– Хватит нести ерунду. Но ты не сделаешь это без меня.

– Я думал, ты вышла из игры.

– Я не брошу тебя одного.

Данте повернулся к ней узкой спиной и включил триммер.

– Как хочешь.

– Но войсками буду управлять я. Скажи своим охранникам, что с этого момента я за старшую.

– Да ради бога. К твоему сведению, если, когда все закончится, мои счета не опустеют, то на эти деньги я уеду из страны. – В раковину упала прядь рыжих волос. – И уже не появлюсь, как по волшебству, в заброшенной клинике по соседству с твоим домом.

– Отлично, потому что ты тот еще подарок, – скрывая огорчение, сказала Коломба.

– Одевайся, к нам скоро придут гости.

1

Король монет научился играть в шахматы в возрасте десяти лет. Тогда у него не было ни шахматных фигур, ни даже бумаги, чтобы их нарисовать, а зачастую он и пальцем не мог пошевелить от боли. Однако разум его, казалось, питался этой болью и становился все сильнее. Пока его тело билось в судорогах и лихорадке, мысли оставались кристально ясными и под конец начали возносить его над миром плоти. В своих непрестанных мысленных партиях он превращался в фигуры, в каждой из которых видел будущее так отчетливо, словно их жизни разворачивались у него перед глазами. Он знал, когда будет съеден слон, а ферзь поставит мат, знал, когда ход, казавшийся незначительным при дебюте, окажется решающим для исхода игры.

С возрастом король монет понял, что весь мир – огромная шахматная доска, и хотя люди этого не видят, судьбы их предрешены. Они пребывают во власти примитивных стимулов – голода, похоти, страха, боли, – которые вызывают у них предсказуемую реакцию: трус всегда бежит от опасности, а влюбленный бросается в стремнину, чтобы спасти возлюбленную.

Почти без всяких предварительных сведений о пациенте король монет мог с достаточной точностью угадать, что тот ел на обед и какой журнал первым начнет листать в приемной. Знал он и как заставить человека свернуть с избранного пути и совершить нечто, чего тот прежде от себя не ожидал, не замечая, что его поступками руководят со стороны. Он выстраивал изощренные партии, в которых погибали десятки людей, так и не понявших почему. Сеял семена, дававшие ростки через много лет. А главное, не упускал миг, когда пешки начинали чуять незримую сущность, решающую их судьбы, и вовремя рассеивал их подозрения, как вихляющая задом ассистентка фокусника отвлекает взгляды подальше от места, где спрятана голубка.

И сейчас, стоя перед отелем Данте, он понимал, что пришло время для отвлекающего маневра.

2

Много дней люди Первого разъезжали по Италии, разыскивая выживших жертв Отца и убеждая их встретиться со своим спасителем. Согласились далеко не все – многие опасались, что подобное путешествие пробудит у них слишком тяжелые воспоминания, – но шестеро сказали «да». Лука Мауджери приехал в Рим со своим папой. Мальчик был охвачен радостным волнением, а Мауджери-старшему, одетому в слишком длинные брюки, казалось, было не по себе. Руджеро, на лице которого читались признаки синдрома алкогольного отравления плода, сопровождали оба родителя; ему было уже тринадцать, но, судя по поведению, ему можно было дать гораздо меньше. В свое время Отец, которому требовалось финансирование, продал видеозапись с мальчиком педофилу. Приехал и четырнадцатилетний эпилептик Луиджи: Отец заставил всех поверить, что он утонул в реке, а тело его унесло течением. Самым старшим был почти семнадцатилетний Чезаре – аутист с легкой умственной отсталостью, которого Лука называл ОГ; его сопровождал врач из флорентийской клиники, где он пребывал со времени своего освобождения. Мама и папа Фабио также не приехали, но у них было оправдание – Отец убил обоих, вызвав утечку газа. Как и Фабио, Бенедетто, явившемуся с головы до ног в джинсе, было двенадцать. Он был единственным из похищенных мальчиков, у кого врачи не обнаружили ни патологий, ни задержек в развитии. Родители детей озирались по сторонам, будто гадая, что они тут делают.