Вот он и проявлял это замечательное для армии качество своего характера, осторожно обследуя осыпи по признакам, названным Гураном. Да, все верно: они обе готовы были ринуться вниз от простого удара не очень большого камня. И расстояние между ними было очень удобным для acte de terreur,[45] как говорят французы: дорога на этом участке была хоть и наезженной, но – в колдобинах и рытвинах, экипажи двигались медленно, и уйти им из-под смертельного двойного удара – «в хвост и в гриву», злорадно усмехнулся Вогул – было почти невозможно.

Расследовать случившееся вряд ли будут (Хрипатый со смехом рассказывал, как беспомощен губернский сыск даже в самых простых ограблениях), а если и возьмется кто за это безнадежное дело, тут же и завязнет: в распадке – глухариный ток, и охотники тут нередкие гости. Кто виноват? А никто не виноват – горы, природа, какой с них спрос…

Но в первый день ожидания поезд Муравьева так и не появился. Вогул терялся в догадках. Свернуть с этой дороги им было некуда, значит, задержало что-то непредвиденное. Он и предположить не мог, что генерал-губернатор остановится в первом же бурятском селении, чтобы разобраться с жалобами на местную власть и примерно наказать виновных. Поэтому, завидев на второй день на дальнем повороте дороги маленькие фигурки всадников и два экипажа, обрадовался так, что удивил Хрипатого, который по меланхолической натуре своей вообще не интересовался ничем, кроме поживы.

Губернаторский поезд приближался медленно, петляя по горной дороге, прилепившейся к северному склону одного из кряжей Хамар-Дабана. Он исчезал за крутым отрогом и опять появлялся уже гораздо ближе, но все так же медлительно, пересчитывая колесами все рытвины и колдобины, замеряя глубину луж и высоту ухабов.

Хрипатый некоторое время смотрел на это движение, потом перевел глаза на солнечное пятно за неплотными облаками, зевнул, перекрестив рот, и сказал:

– Часа три, однако, будут до нас добираться. Поспать, чо ли? – и, не дожидаясь от Вогула ответа, развалился на травке. Через несколько минут раздался могучий храп, от которого шарахнулась пасущаяся неподалеку каурая кобылка Вогула.

– Не Хрипатый, а Храпатый, – проворчал Вогул. – Все царствие небесное с таким проспишь. – Зевнул и сам, перекрестив рот, и тут же ухмыльнулся ненароком пришедшей мысли: – А нам это царствие впереди не светит, так что спи, детинушка, и я на часок прикорну.

Поспали они часа полтора-два. Могли бы и дольше, да где-то неподалеку, в глубине распадка, кто-то взревнул, должно быть, марал звал соперника помериться силой, лошади испуганно шарахнулись и разбудили хозяев.

Хрипатый глянул на солнце, коротко выругался и воззрился на дорогу. Вогул присоединился к нему и сразу же понял, что до решительного момента осталось совсем немного времени. Губернаторский поезд обогнул последний перед засадой отрог и неуклонно приближался к месту своей гибели. А в том, что гибель неизбежна, Григорий не сомневался: слишком большие запасы каменных осколков готовы были низвергнуться на злосчастную дорогу.

– Значит, так, – сказал Вогул. – Между бричкой и тарантасом есть заметный промежуток – это нам на руку. В самый раз попадут под завалы. Ты остаешься здесь, а я пошел на вторую осыпь. Камень подбери покрупнее и следи за мной: как только подам сигнал, бросай его на свою осыпь. Понял?

– Чаво тут не понять? – зевнул Хрипатый во всю пасть и клацнул крепкими белыми зубами так, что кони разом перестали щипать траву и подняли головы.

Ему бы клыки, подумал Григорий, был бы чистый медведь-оборотень.

– Ну, я пошел, – сказал он. – Минут через десять они будут под нами.

– Сперва под нами, а потом – над нами, – хохотнул напарник.

Надо же, какая trait malin,[46] подумал Григорий, передвигаясь к заранее намеченному месту, откуда вернее всего устроить камнепад. Ну ладно, у меня – свой счет к генералу, а этот идет на убийство ни в чем перед ним не повинного человека, да еще и шутит.

Ему вдруг стало до спазма в желудке неприятно это единение с отпетым головорезом. Однако чей-то голос в голове произнес с откровенной издевкой: «А случай с Дутовым?» А что с Дутовым? – внутренне вскинулся Григорий. – Просто я оказался в нужное время в нужном месте. И деньги Дутову были уже не нужны…

Увидев, что времени осталось совсем ничего до свершения акта, Вогул с радостным облегчением выбросил из головы никчемушные мысли и поднял руку, привлекая внимание Хрипатого. Два верховых казака и тройка с бричкой оказались под нависшим «языком» первой осыпи, тарантас и замыкающие казаки что-то замешкались, не успевая втянуться в смертельно опасную зону. Вогул подождал еще три-четыре секунды, но, заметив, что его жертвы вот-вот выберутся из-под удара, по крайней мере, верховые уже точно выбрались, он махнул рукой Хрипатому, и сам бросил на каменную рассыпуху заранее приготовленный «затравник» – кусок скалы размером с человеческую голову.

Камень ударился в осыпь, выбросив из нее вниз по склону несколько обломков поменьше и покатился дальше, стуча по щебенке и подпрыгивая; выброшенные обломки сдвинули следующие, и вдруг весь «язык» ожил, зашевелился и потек, стремительно наращивая скорость. Первоначальный щелкающий шум перерос в грохот, и дорогу накрыло сложившимся из огромного множества разноразмерных кусков горной породы сокрушительным камнепадом и густым облаком рыжей пыли.

Вогул глянул левее: там «сработала» осыпь, спущенная Хрипатым. Из-за пыли внизу ничего не было видно, но Григорий догадывался, что, по крайней мере, верховые казаки должны были остаться невредимыми. Подумалось: оно и к лучшему, смерть или даже ранения безвинных людей не лягут на совесть тяжким грузом. А что же с остальными? Дожидаться, пока пыль осядет, – долго, да и небезопасно: вдруг казаки догадаются, что камешки не сами по себе сыпанули.

– Уходим, – вернувшись к шалашу, сказал Григорий Хрипатому.

Тот хмыкнул:

– А закусить? Вона и кулеш поспел. Дело сделано, имеем право. Да и помянуть новопреставленных не мешает.

– А ну как гости незваные нагрянут?

– Откуль? К нам сюда и ходу снизу нету – только в объезд. А то им неведомо. Так что не боись!

– Я свое в Африке отбоялся, – буркнул Вогул, присаживаясь к костру. Он досадовал, что не додумался сам до таких простых вещей и предстал трусоватым в глазах байкальского головореза.

– В Африке? А где это? – круглое лицо Хрипатого, окруженное спутанной пшеничной шевелюрой сверху и такой же бородой снизу, столь смешно сморщилось в искреннем недоумении, что Вогул не выдержал и фыркнул: вот ведь как – бандит, убийца и сущий любопытный ребенок в одном обличье.

– Далеко, – тихо отсмеявшись, ответил Григорий. – За лесами, за морями… Тебе это знать ни к чему.

Хрипатый обиженно засопел, но спорить не стал – выдернул из подсумка, лежавшего в сторонке, бутылку водки, разлил по глиняным кружкам. Вогул тем временем разложил по глиняным мискам кулеш с салом, бросил на тряпицу пару пучков черемши, нарванной во время обследования осыпей – этот весенний дикий чеснок он готов был есть каждый день: до того он вкусен и полезен, – и нарезал крупными ломтями ноздреватый ржаной хлеб.