* * *

В свои покои я возвращался в прескверном состоянии дух;

Мне не было дела ни до турнира, который в конечном счет Екатерина поручила мне провести, ни до всех этих римских свеч, листовых звезд, дукеров и квекорей [42] , которыми Ее Величество намеревалась, к радости собравшейся публики, озарить ночь коронации. Я твердо верил, что пан Михал сдержит обещание и поможет несчастной мадам де Сов избегнуть роковых последствий гнева королевы-матери. Сегодня Шарлотта нужна на была ему, ибо, вероятно, знала о планах и местонахождении моего двойника больше, чем кто бы то ни было. А завтра когда она расскажет велеречивому резиденту все, что знает об интересующем нас объекте наблюдения? Я помнил, чем заканчивали свои дни люди, по той или иной причине вызвавшие нелюбовь безжалостной флорентийки. Мысль о том, прелестная молодая женщина однажды, скажем, выпив кубок вина за обедом в замке своего мужа, может упасть замертво, пораженная неведомым ядом, не давала мне покоя. Как ни крути, я был причиной и ссылки мадам Шарлотты, и ее возможной смерти.

Я шел, обдумывая сложившуюся ситуацию, намереваясь сообщить Марго о приезде ее сестры в Реймс и о нашей первой совместной победе. Впрочем, Сакр Дье, о первой совместной победе Генриха Наваррского и любящей его супруги.

Дверь будуара Маргариты Валуа была открыта, и в малой гостиной были слышны веселые голоса королевы Наваррской и ее камер-фрейлины:

– …И вот, когда этот господин выезжает на мост, конь его вдруг шарахается в сторону так, что немец чуть не падает наземь. Однако в конце концов он все же совладал с конем и, гневно глядя на Жози, говорит ей, – Конфьянс понизила тон, стараясь подражать мужскому голосу: – «Когда мой скакун видит женщину легкого поведения…».

– Да уж говори прямо – шлюху! – перебила наперсницу Марго. – А то заладила хуже монаха.

– Хорошо. «Когда мой скакун видит шлюху, он всегда начинает беситься!»

– Ну-ну, и что же ответила ему Жози?

– Она сказала: «Мсье, в таком случае вам не стоит ездить в Париж, ибо с таким бешеным жеребцом вы непременно сломаете себе шею».

Дружный смех был ответом на меткую фразу мамаши Мадлен.

Я остановился неподалеку от входа в комнату, стараясь взять себя в руки, чтобы хмурым видом не портить настроение милым дамам.

– Ах, мадам! – Вновь переходя от смеха к речам, произнесла Конфьянс. – Эти жемчуга вам очень к лицу. Не зря же само имя Маргарита означает «жемчужина».

– Тебе бы, пожалуй, жемчуга тоже пошли, – должно быть, смотрясь в зеркало, ответила жемчужина Валуа. – У тебя такие черные волосы и такая белая кожа! И вообще ты очень хорошенькая. А мрачные гугенотские одежды тебе совсем не к лицу.

– Ах, мадам! Я и сама не уверена, гугенотка ли я. Пока был жив мой отец, граф де Пейрак, я была ярой католичкой как и он. Потом он погиб, воюя с испанцами, которые были еще более истовыми католиками. Моя матушка Жаклин в горести надела траур и, забрав меня из отчего замка, где я обучалась грамоте, языкам и алхимии у маэстро Бригадини, отдала в монастырский пансион сестер-кармелиток.

– Неподобающее место для столь молодой и красивой девушки, – насмешливо кинула веселая королева. – О девицах, живущих в монастырских стенах, ходит дурная молва.

– О да, вы правы, Ваше Величество. Недаром же говорят, что даже тень монастырской колокольни способна сделать девушку женщиной. Епископ Шатийонский, в чьем диацезе находился монастырь, куда упекла меня дорогая матушка, тотчас же начал домогаться любви новой послушницы, невзирая ни на свой преклонный возраст, ни на мой, совсем тогда еще юный. Я с трудом выдержала в монастыре два месяца и сбежала, купив у проходивших мимо цыган коня.

– Одна! Верхом на коне! Какое замечательное приключение! – восторженно отозвалась Маргарита.

– Мадам, мой отец был коннетаблем Тулузы! С детства по, многу недель я проводила рядом с ним в военных лагерях. Я прекрасно держусь в седле, стреляю из пистоля и даже немного фехтую, – похвалилась мадемуазель де Пейрак.

– Просто замечательно! Конфьянс, ты такая необыкновенная девушка! Вот, примерь это колье.

– О, какое чудо! – восхищенно промолвила любимица Марго. – И как сверкает!

– Это гранадские рубины от Жана Галана. Тебе идет. А что же было дальше?

– Когда окончился траур, моя мать решила вторично выйти замуж. Избранником ее сердца стал адмирал Колиньи. А противный епископ Шатийонский таким образом оказался пусть не родным, но моим дядей. В ночь мятежа в Париже его слуги ворвались в дом адмирала на улице Битизи вместе с людьми Гиза и, найдя мое убежище, схватили и притащили к своему хозяину. Тот стал требовать любви, уверяя, что спас мне жизнь, а когда я ему и на этот раз отказала, пригрозив в случае насилия убить и его и себя, сей достойный прелат не моргнув глазом продал меня вашей матушке.

– В «Летучий эскадрон»?

– Да, моя королева, – со вздохом ответила камер-фрейлина.

– Это очень веселое место, глупышка! – покровительственно уверила Марго.

– Но я не желаю в нем состоять, Ваше Величество! Как не желаю выходить замуж за престарелого сластолюбца Дамвиля, и уж тем паче искать покровительства у епископа Шатийонского.

– Ты влюблена в шевалье де Батца, не так ли? – чуть насмешливо спросила Марго.

– Мадам, я не могу сказать об этом наверняка, но он лучший из тех, кто искал путь к моему сердцу. И он, несомненно, достоин счастья и самой возвышенной доли. Увы, государь никогда не даст разрешения на мой брак…

Я тихо хмыкнул. Конечно, дверь будуара была открыта, но тем не менее долго задерживаться перед ней было неуместно. Иначе выходило, что подслушивание становилось модным не только при дворе Валуа, но и в доме Бурбонов.

– Милые дамы, – я постучал в дверную створку, – вы позволите?

– О да, Генрих, заходи!

– Пошел вон, ублюдок! С дороги! Урою! – раздалось за моей спиной.

Грохот, последовавший за этими словами, свидетельствовал о том, что кричавший не шутил. Я повернулся на месте, впрочем, не спеша выхватывать шпагу. Голос был до боли знаком. Он принадлежал мсье д'Орбиньяку. Хотя со времени нашего нового знакомства я еще не слышал его в столь разъяренном состоянии. Вслед за диким воплем в комнату, соседствующую с будуаром, ворвался и сам Рейнар.

– Блин горелый! Насилу тебя отыскал! Стоишь, да?! – вращая глазами, заорал на меня Лис.

– Стою, – отозвался я.

– Так вот, величество, лучше сядь. Твой кузен нашего Мано в каземат кинул!!!

Если вы не учитесь на собственных ошибках, какой смысл вообще делать их?

Лоуренс Питер

Громкий вскрик, донесшийся из будуара, недвусмысленно свидетельствовал о том, что слова Рейнара услышаны не только мной. Я было дернулся бежать на помощь Конфьянс, но обеспокоенный голос Марго, настоятельно требовавшей камеристок, воды, уксуса и нюхательную соль, заставил меня бросить эту затею и вернуться ко все еще не отдышавшемуся Лису.