— Гарольд, а ты действительно такой уж консерватор? — перебила его Кэрол.

Слово взяла Джанет.

— Гарольд и Фрэнк — не одно и то же. Фрэнк — федералист, у него любовь к отцам-основателям, а Гарольд объявляет себя радикалом, хотя это просто бахвальство.

— Mercipour vos mots ires incisifs. Можно продолжать? Одним словом, все решили, что это дело рук какого-нибудь психопата из правых. Помните, раньше все грустили по поводу того, что Даллас — рай для берчистов и так далее…

— Это французское слово? — ввернула Кэрол.

— Но потом, где-то в два тридцать, когда я вернулся в кабинет, пошла информация об Освальде. Тут звонит тот самый Эд и радостно кричит: «Слыхали? Это не наши, это они сами!»

Присутствующие испытывали примерно то же самое, поэтому смеха было меньше, чем ожидал Гарольд.

— После заката Маккарти все настоящие волки сосредоточились на левом фланге, — высказался Фрэнк.

— А я в одном уверен: он действовал не один, — сказал Фредди. Многовато выстрелов для одного! И уж больно удачное покушение.

На Фредди дружно зашикали.

— Ты повсюду видишь заговоры, — сказала ему Джанет.

— Более того, — подхватила Анджела, — он считает, что все мы заговорщики: спасаем друг дружку от смерти.

— Я говорил, что мы отодвигаем ночь.

Пайт удивился, что Фредди помнит его слова. Бесформенность шла в рост, воруя кости из вялой и бесцельной жизни самого Пайта. В последнее время Фредди смотрел на Пайта слишком пристально, с непонятной значительностью.

— Давайте-ка я посвящу вас в еще один заговор, — расщедрился Гарольд Литтл-Смит. — Когда заработает биржа, бросайтесь покупать акции. Бизнес опасался Кеннеди, а в Джонсона влюбится без задних ног. Это как раз тот самый старый негодяй, необходимый бизнесу для полного счастья.

Кэрол содрогнулась всей своей долгой голой спиной.

— Этот старый мрачный грубиян? Это то же самое, как если бы старостой класса стал хулиган-двоечник, всех застращавший и не умеющий связать двух слов. Так мы будем танцевать, Фредди?

— Гости приказывают, хозяин исполняет. Но, если честно, я в растерянности: у меня еще не убивали президентов. Когда шлепнули Линкольна, я был еще дитя. Бедный Эйб!

Бен Солц пришел на серьезный разговор. Его бледное бородатое лицо показалось Пайту улыбающимся огрызком прошлого.

— Тем не менее, — обратился он к Фредди, — с 1865 года в этой стране процветает политическое насилие. Четыре убитых президента, плюс покушения на Трумена и на обоих Рузвельтов… Кстати, Тэдди Рузвельта ранили во время его проигранной предвыборной компании 1912 года, не говоря о Хью Лонге. Такого нет ни в одной стране к западу от Балкан. Например, английскому премьер-министру хватает одного телохранителя.

— Недаром мы боролись за право носить оружие, — сказал Фрэнк.

— Потанцуешь со мной, Бен? — предложила Кэрол. — Или ты не хочешь?

Он улыбнулся, как декоративный лев на крыльце, но глаза остались человеческими, испуганными. Кэрол вцепилась в руку Гарольда.

— Раз Бен такой трусишка, то, может быть, ты, Гарольд? Потанцуешь со мной? Джанет тебя заклеймила своей политикой, а я развеселю. Включай музыку, Фредди! — И она повернулась к Пайту холодной бледной спиной.

Бен, щеголявший, как и Пайт, в смокинге с чужого плеча, тоже отвернулся и заговорил с Анджелой. Пайт услышал обрывок ее вопроса: «…понравилось преподавать?» Бен страдальчески отвечал:

— Меня радует, что она после стольких лет сумела заняться интересным для нее делом.

Джорджина стояла посреди комнаты с видом хозяйки, не решившей, за что схватиться в первую очередь. Пайти подошел к ней, позволил отпить из своего бокала.

— Кэрол уже набралась, — сообщил он.

— Ну и тащи ее в постель. Ты знаешь, где это.

— Как можно! Она стала бы царапаться. Кому пришло в голову опять свести вместе Солцев и Константинов?

— Фредди, кому же еще?

— А ты его поддержала. У Фредди куча идей, но ты обычно давишь их в зародыше.

Джорджине не удалось долго продержаться в роли праведной светской дамы.

— Какая это скука, Пайт, когда люди выставляют свою частную возню на всеобщее обозрение! — Подразумевалось, что они-то вели себя иначе, отважно хранили тайну, не то, что эти развратники. Запустив пальцы в свои седеющие волосы, словно с намерением вычесать оттуда иглы лиственницы, она продолжила: — Кажется, я теперь единственная, у кого осталась хотя бы капля скромности.

— Какое интересное признание.

— Не обращай внимания.

— Милая Джорджина, как ты поступаешь со своей скромностью, когда рядом нет меня?

— Мне не дают скучать: то один мужчина, то другой… Всех не упомнишь. Ходят табуном. Тебе неприятно?

— Еще как! Мне было с тобой хорошо.

— Что же тебе помешало?

— Я испугался. Почувствовал, что Фредди в курсе.

— Что с того? С Фредди я бы разобралась.

— Наверное, я не говорю всей правды.

— Знаю. Ты и раньше не был до конца честен. — Эта фраза была, как выигрышная карта в партии: произнеся ее, Джорджина улизнула. Дай женщинам волю — и они никогда не перестанут читать нотации, подумал Пайт. Педагогика влечет их с момента грехопадения Евы. Женщины мнят себя богинями.

Следующим собеседником Пайта стал Роджер Герин. Его брови были нахмурены, белая рубашка с причудливым ворота ничком, галстук-бабочка, рубиновые запонки были данью последней легкомысленной моде.

— Ты уже спрятал клюшки для гольфа? — спросил он.

— Может быть, тепло продержится еще немного? Подошел Эдди Константин, почему-то бочком, и пожелал поделиться своим весельем.

— Кто-нибудь заглядывал Марсии за корсаж? У нее сиськи до пупа!

— Ты сомневался? — отозвался Пайт.

— Одно дело — представлять, другое дело — увидеть собственными глазами. Мы болтали на кухне о всяких сальностях — загрязнении воздуха и так далее, а я знай себе любовался, как они у нее болтаются. В итоге у меня так встал, что мне пришлось удрать, чтобы не опозориться.

Роджер засмеялся. Слишком громкий смех для такого миниатюрного ротика, как будто он поздно научился смеяться. Пайт смекнул, что ему нечего делать рядом с ними, потому что Эдди старался развеселить именно Роджера. «Представь себе мой член, — словно говорил Эдди Роджеру, — размером с фюзеляж! Плюнь ты на баб!»

— Ay Джанет? — подхватил Роджер. — Видал ее лямки? Эдди придвинулся к нему вплотную, все еще боясь выпрямиться.

— Они у нее так стиснуты, будто это и не сиськи вовсе, а запасная задница — на случай, если первая сотрется. — Красота двойственности, вселенная дуализма! — Слушай, Роджер, представляешь, что вчера выкинула Кэрол? Мы с ней… ну, в общем, сидит она у меня на коленях — и вдруг как засунет ногу мне в рот! Советую попробовать. Ты подбей Би.