входа меня встретила расстроенная Фаина – она лучше всех нас представляла сложности предстоящей выставки. По большому счету, мы до конца не понимали экспозиционного замысла Шуры.

Шура шел в нашу сторону, широкими шагами измеряя вестибюль Третьяковки, он нам улыбался, пальто нараспашку, машинально поправляя рукой непослушную гриву волос. Никола, закутанный в великолепное пальто Лоден, семенил позади. Шура сиял энергией и бодростью духа, он шутил и, с непониманием глядя на удрученное лицо Фаины, слегка удивлялся ее настроению.

Нам выделили под экспозицию 38-й зал и мы, пробираясь к нему сквозь залы с современным искусством из коллекции Третьяковки, обсуждали работы, встречавшиеся на нашем пути. Никола всё время тормозил и задерживался у каждой приглянувшейся ему картины, внимательно рассматривал фрагменты работ. Шура его подгонял и сердился, на что Никола обиженно надувал губы, многозначительно закатывал глаза и предлагал никуда не спешить и всё посмотреть внимательно. Но Шура несся по экспозиции, не слушая его.

38-й зал с верхним витражом оказался двухуровневый и невероятно сложный для экспонирования. Шура старался вникнуть в каждую архитектурную деталь, возможность или невозможность перенесения временных стен и во многие другие нюансы, сопутствующие любой выставке. Фаина грустно перечисляла необходимые изменения, и по мере их нарастания становилось понятно, что финансирование должно быть значительным, и что без спонсоров не обойтись. Потолочный витраж надо закрыть, так как дневной свет не должен попадать на вещи из хранения. Стены надо перенести и перестроить, полы закрыть. Шурин энтузиазм таял на глазах, и мне казалось, что к концу нашей встречи идея о выставке может перекочевать в прошлое. Но, к моему удивлению, этого не произошло: пожимая мне руку при расставании, Шура с уверенностью подтвердил нашу встречу завтра на даче, чтобы, распечатав картины на принтере, мы могли их распределить парами и начать выстраивать экспозицию.

ДЕРЕВНЯ СОЛНЫШКОВО

13 февраля 2019 года

Шура встречал меня у ворот своего имения. Через парк к крыльцу вела аллея. Снега навалило так много, что мы шли гуськом друг за другом по узко расчищенной тропинке. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви сосен, слепили глаза, Шура, щурясь от солнца, воодушевленно рассказывал о растениях, которые летом были невероятно прекрасными, но сейчас под сугробами пребывали в зимней спячке. Нам навстречу выбежали две собаки. Шура их нежно отгонял, и мы медленно продвигались к крыльцу.

Дом был великолепен: сплав дизайнерских находок Николы и возможностей Шуры получился на редкость интересным архитектурным высказыванием. Украшением дома была гостиная с выходом на террасу. С двух сторон от дверей разместились большие фигуры Сфинксов – их Шура привез из Франции, и они прекрасно сочетались с заснеженным парком.

Мы расположились в гостиной, за большим обеденным столом. Шура ходил по зале взад и вперед без остановки – он вел каждодневную борьбу с диагнозом, борьбу за жизнь, чтобы успеть воплотить задуманное и не исполненное, успеть во что бы то ни стало, а для этого двигаться, двигаться, чтобы жить. Когда маршрут его движения пролегал мимо стола, он бросал несколько фраз и проносился мимо. Напротив меня, уютно развалившись на диване по другую сторону стола, Никола с улыбкой наблюдал за происходящим и скептически выцеживал замечания. Он просил Шуру прекратить движение, но это было бесполезно. Шура не останавливался, так как двенадцать тысяч шагов сегодня были им не сделаны, но идти на прогулку времени уже не было. Их словесная перепалка почти достигла верхней точки накала, в ней чувствовались раздражение и усталость друг от друга. Каждый раз Шура, проносясь мимо, натыкался на мольберт с начатым Николой холстом, попутно выказывая недовольство слишком медлительным процессом живописания. Никола вяло рассуждал о размышлении над колоритом и сложностями с построением композиции, на что получал резкий ответ, предполагающий, что сложности в случае с Николой – это просто норма. Тут же припомнил, как очередная поездка в Таиланд едва не потерпела крах, потому что Никола взял вместо заграничного паспорта русский и с ним приехал в аэропорт. Парни начинали ссориться, и я пыталась их примирить и вернуть в русло обсуждения готовящейся выставки.

В какой-то момент Шура пропал. Мы с Николой еще обсуждали экспозицию, как из маленькой спаленки на первом этаже появилась величественная фигура Шуры – он держался за сердце и с трудом говорил. Мы подскочили к нему, расспрашивая, что с ним. Шура жаловался на боль в спине и предполагал, что это, скорее всего, сердце, но, так как уже вечер, то его платная скорая, которую он может вызвать по страховке, будет добираться из Москвы часа два, и поэтому совершенно бессмысленно ее вызывать, что стоит принять валидол и всё пройдет. Я настояла с большим трудом на вызове местной скорой, чтобы сделать хотя бы кардиограмму. Шура сопротивлялся, но страх взял свое, и мы общими усилиями позвонили в скорую помощь ближайшего городка. Скорая приехала очень быстро, и они уединились в маленькой спаленке с доктором. Мы с Николой остались у стола, заваленного листками с черно-белыми картинками, и растерянно смотрели друг на друга. Врач вышел из спальни и быстрым шагом пошел по направлению к двери. Никола проводил его взглядом и напряженно посмотрел на прикрытую дверь спальни. Через какое-то время из спальни вышел Шура в изумрудном халате. Он был совершенно спокоен. Пройдя в гостиную, он занял удобное кресло во главе стола и спокойно заговорил.

– С сердцем всё в порядке. Кардиограмма хорошая. Это болит шишка на спине, которую давно надо было бы удалить. Я завтра этим займусь, поеду к врачу. Но это всё не столь важно. Главное, мы обязательно должны сделать эту выставку. Это на сегодняшний день самое главное. Эта выставка необходима, она сможет рассказать о том, как появляется волна, как она растет, разрушая всё на своем пути, и затем завершается великой трагедией. Сейчас мы бы очень вовремя это сделали, и выставка получилась бы замечательная. Я ее вижу, до мельчайших подробностей. Все картины от начала до конца. Только бы всё сложилось.

Слушая его речь, я невольно любовалась его прекрасным воодушевленным лицом, горящими идеей глазами, и мне казалось, что от него исходит изумрудное сияние, которое завораживает нас с Николой, и в этом сиянии грезятся будущие выставки и проекты… Которым, увы, так и не суждено было появиться на свет.

Леонид Кроль

Шура: ясность

Перед Александром Тимофеевским я тихо благоговел на расстоянии.

Это был человек колоссального интеллектуального охвата, не в смысле эрудиции (это само собой), а тихого, уютного масштаба.

Он олицетворял для меня безусловный стиль, вне барочной избыточности, манерности. Точность и позволенную себе