— Ведь Пруденс тоже едет с нами, разве нет?

У меня под животом плотные картонные обложки, в которых хранятся черные диски, прохладные и гладкие, и я счастлива, что могу полежать на них хотя бы немножко. Неожиданно Джош вскакивает и восклицает:

— Чуть не забыл! — Я слышу его шаги на лестнице, потом он возвращается с пакетом «Любовь спасет день». — Я спрятал его у себя в комнате, когда однажды застал Пруденс за тем, что она разрывала все на куски.

«Разрывала!» Отлично помню тот день. Один из первых дней после моего переезда сюда, и я просто хотела найти удобное место, чтобы заснуть рядом со своими воспоминаниями о Саре!

Я смеряю Джоша самым негодующим своим взглядом, но он уже сидит на полу, сунув руку в пакет.

— Кажется, это всего лишь старые газеты и тому подобный хлам, — говорит он Лауре и кладет пакет на кучу «нет». Но я вспоминаю, что в пакете с надписью «Любовь спасет день» нашла кое-что еще. Спрыгиваю со стопки черных дисков, ныряю головой в пакет и начинаю доставать старые газеты. (Вот тут-то и пригодился один «лишний» коготь). Лаура с Джошем смеются тем сильнее, чем глубже я лезу в пакет. Вскоре я добираюсь до металлической коробки на дне — именно отсюда Сара достала красный ошейник в тот день, когда подарила его мне, — но она слишком тяжелая. Я снова и снова дергаю ее, моя спина так сильно напрягается, что выгибается дугой, едва не разрывая плотный бумажный пакет.

Лаура в конце концов замечает мои усилия и сует руку в пакет, чтобы помочь мне. Когда моя голова вылезает наружу, я вижу, что Лаура держит в руках коробку. Она вся поцарапанная, во вмятинах, и я вспоминаю, что Сара тогда с трудом ее открыла. Я не вижу выражения лица Лауры, потому что она смотрит вниз, но, кажется, она вертит эту коробку в руках слишком долго.

— Что это? — спрашивает Джош.

— Это из нашей старой квартиры, — негромко отвечает Лаура. — Всегда думала, что она потерялась в тот день, когда дом снесли.

— Ты знаешь, что в ней? — На лице Джоша написано любопытство. Потом появляется тревога, поскольку Лаура не сразу отвечает на его вопрос.

— Не уверена, — она продолжает вертеть коробку в руках, пытаясь ее открыть. — Как ей удалось ее найти?

— Такое впечатление, что она на войне побывала, — говорит Джош. — Давай молоток принесу, посмотрим, сможем ли открыть.

— Мне кажется, у меня получится. — Лаура просовывает палец в крошечное углубление между помятой крышкой коробки и ее основой и пытается отщелкнуть замок. Пару секунд она там ковыряется, и, когда Джош уже протягивает руки, чтобы помочь, коробка открывается. Руки Лауры дрожат, когда она начинает доставать содержимое. Там лежат какие-то красные атласные ленты, старая скомканная футболка. На ней смешная картинка — фальшивое ухо, с которого свешиваются черные диски, — и какая-то надпись сверху. Лаура говорит, что надпись гласит: «МАГАЗИН ГРАМПЛАСТИНОК “УШНАЯ СЕРА”». Еще лежат фотографии совсем юной Сары, которая стоит рядом с мужчиной, немного похожим на Лауру. Сара держит на руках ребенка и улыбается. На другой фотографии загиб, как будто ее складывали пополам. На ней совсем юная Лаура обнимает древнего старика.

Джош пересел к Лауре и смотрит поверх ее плеча, а она достает маленькую бархатную сумочку, где лежит простое золотое кольцо.

— Это обручальное кольцо моей мамы. — Лаура поднимает глаза. — Думаю, она так и не смогла разлюбить отца. Она никогда ни с кем не встречалась. А каждый год в день их свадьбы доставала старые пластинки и слушала «их песни».

Джош заключает жену в объятия.

— В этом беда неисправимых романтиков. Если уж влюбляются, то на всю жизнь. — Но в действительности он, похоже, не считает, что это «беда», когда целует Лауру в макушку.

На дне коробки оказывается небольшой пластмассовый прямоугольник с двумя пробитыми насквозь дырками.

— Кассета, — удивляется Джош. — Что на ней?

— Я… не знаю. — Лаура достает кассету из коробки и вертит ее в руках, но никаких надписей на ней нет. — Она записывала столько сборников, когда работала диджеем. Наверное, это один из них или…

Она не заканчивает предложение, поэтому Джош предлагает:

— Давай прослушаем ее на моем старом кассетнике. Он у меня в кабинете. — Джош взбегает по лестнице, я слышу, как над нашими головами в Домашнем кабинете что-то передвигается, а потом Джош прибегает назад. В руках у него какой-то предмет, похожий на черное радио с окошком спереди. Это «радио» все в пыли, как будто им долго никто не пользовался. Джош нажимает кнопку, окно открывается, он берет у Лауры из рук кассету и засовывает ее внутрь.

Сперва раздается только шипение: «ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш». Потом начинает играть музыка. Потом голос, очень похожий на голос Сары, только немного выше, произносит: «Готова?», а голос маленькой девочки отвечает: «Но я не умею петь так хорошо, как ты». А голос Сары предлагает: «Тогда давай споем вместе. Просто попробуем».

— Боже мой… — Сейчас голос Лауры — скорее шепот, она подносит руку ко рту. — Мы вместе записали эту песню на студии «Альфавилль». Мне было всего шесть или семь.

Голос Сары что-то напевает, как будто пытается показать маленькой Лауре, как звучит мелодия. Потом обе поют:

Услышать сейчас голос Сары — все равно что вернуться в тот день, когда мы обрели друг друга. Пение Сары стало моей первой любимой в жизни вещью, из которой произошли все остальные прекрасные вещи. Ее пение — это холодные ночи, когда мы лежали вместе, свернувшись под одеялом, и льющийся в окна солнечный свет, от которого волосы Сары казались мягким золотом. Это рука, которая гладила меня по спине, когда мне было страшно. Цокот каблуков по лестнице в то время дня, когда я точно знала, что Сара должна вернуться домой, и ждала ее в керамической чаше у двери. Это звук Сариного голоса, который спрашивает: «Кто моя любовь? Кто моя маленькая любовь?» И пусть я не могу ответить ей на языке людей, хозяйка голоса и сама знает ответ.

Моя первая прекрасная вещь. Здесь, в чужой квартире, в совершенно чужой стране.

Теперь я понимаю, что имела в виду Сара, когда говорила: если помнишь кого-то, он останется с тобой навсегда. Сейчас Сара здесь, с нами. Когда я слушаю ее песню, понимаю, что она никогда не уходила.

От воды, которой наполняются глаза Лауры, они темнеют, пока не становятся такого же цвета, какого были глаза Сары. Когда она закрывает руками лицо и плечи ее начинают трястись, я знаю: она чувствует все то же, что и я. Голос Сары и для Лауры был самой первой прекрасной вещью.

Заслышав всхлипывания Лауры, мы с Джошем одновременно бросаемся к ней. Джош опять обнимает жену, я забираюсь к ней на колени. Из-за ее растущего живота мне сделать это сложнее, чем раньше, но я все равно прижимаюсь лбом к ее груди и неистово урчу.