Закрепление революции ее распространением в село позволило крестьянству приступить к разрешению аграрной проблемы на собственных условиях. И те люди, что активно способствовали такому разрешению, были необходимы селу. Это как раз и были дезертиры — крестьяне, пользовавшиеся определенным авторитетом, повидавшие жизнь и вдобавок впитавшие в себя тот неоценимый опыт, что не мог быть приобретен в мирное время. А Россия образца 1917 года — это не только революция, но и продолжение войны.

Таким образом, во главе аграрного переворота, который в 1917 году только начинался, вставали именно военнослужащие — в большинстве своем весной-летом это были солдаты, уклонявшиеся от несения воинской службы. Многие из них — фронтовики и участники боев. В результате «дезертиры (не желающие воевать и стремившиеся сделать все, чтобы только не попасть на фронт) привнесли в деревню элемент буйной, непредсказуемой девиантности. Как бы это ни показалось странным для русской истории, человек с ружьем, человек в солдатской шинели (о котором только ленивый не говорил как о цементирующей основе общества) разрушал исконные представления о нравственности, правопорядке, внутренней самодисциплине. Ставка делалась исключительно на силу и фактор оружия».[347]

Размах массового дезертирства после Февраля и вплоть до Октября и выхода России из войны постепенно принял характер самодемобилизации российских Вооруженных сил. Два миллиона дезертировавших солдат фронта и тыловых гарнизонов — вот результат деятельности либеральной буржуазии, которая в 1917 году пыталась управлять и руководить революционной и одновременно воюющей страной. В эту цифру входят как непосредственно дезертиры и уклонисты, так и те солдаты тыловых гарнизонов, что не отправились в окопы даже в преддверии Июньского наступления.

Потому цифра так велика, что данные отказники также, по своей сути являлись дезертирами, ибо не пожелали влиться в Действующую армию. Разве трехсоттысячный столичный гарнизон, гарантированный от отправки на фронт, — это не дезертиры? Каждый из них имел возможность отправиться в траншеи на добровольных началах, но ведь кто сделал это? Просто новая форма уклонения от воинской службы.

И совершенно справедливо, что такие дезертиры — не от боязни, а от слияния объявленной революционной властью «свободы» с кардинальной переменой в жизни людей. Впереди отчетливо встал мираж аграрного переворота и окончания никому не нужной войны. В. П. Булдаков пишет: «В любом случае дезертирство и в 1917 году не приобрело ни осознанного антивоенного или пацифистского характера, ни явственного отпечатка трусости. Люди в массе своей тянулись к „воле“ — пусть ценой возможного наказания…»[348]

Следует сказать, что революционная власть жаждала продолжать войну. Слишком велики были обязательства деятелей оппозиции и Государственной думы перед союзниками, оказавшими им моральную и материальную поддержку во имя государственного переворота, чтобы вывести Россию из войны. Да и вообще, чересчур многие надежды буржуазии и социалистов были связаны именно с войной и союзниками по Антанте. Поэтому Временное правительство с первых же минут своего существования пыталось упорядочить деятельность по укреплению обороноспособности государства и мощи Вооруженных сил.

В ряду прочих многочисленных мер и мероприятий своя доля легла и в отношение к процессу уклонения солдат от воинской обязанности. Опираясь на привычную демагогию, власти объявили, что в массовом дезертирстве (а буржуа давали сведения о числе дезертиров в десять раз большие, нежели то было на самом деле) прежде всего повинны действия старой власти. Поэтому ставка была сделана на моральный фактор. 6 марта Временное правительство выпустило постановление об общей политической амнистии. Десятки тысяч бывших заключенных выпускались на свободу, так как в глубинке часто не разбирали уголовников и политических преступников.

В том числе свободу получали и дезертиры. Правда, на определенных условиях. Постановление правительства от 14 марта выносило помилование по преступлениям, предусмотренным военным и военно-морским законодательством. Согласно заверениям властей, погашалась ответственность военнослужащих (как правило — бывших) за:

— кражу, порчу и расхищение казенного имущества;

— уклонение от службы;

— дезертирство (при условии добровольной явки до 1 мая);

— нарушение воинского чинопочитания и принципов подчинения;

— освобождение из разряда штрафных;

— смягчение наказаний за тяжкие преступления.[349] Следует заметить, что громадную роль в амнистировании заключенных военнослужащих сыграли Советы. Армейские массы сознавали, что Советы солдатских депутатов, вероятнее всего, станут на их сторону, если будут выполнены определенные требования, которые способствовали бы погашению собственно самого проступка. Поэтому соглашение между Временным правительством и Петроградским Советом в отношении солдатских масс явилось делом обыденным. А если вспомнить историю Приказа № 1, то очевидно, что Совет зачастую играл первую скрипку в стихийно сложившейся системе двоевластия русской системы управления в 1917 году.

Реакция на постановления властей стала незамедлительной. Казалось, уклонисты только и ждали данного документа, чтобы вернуть себе статус, если можно так выразиться, верноподданного гражданина. Например, письмо от 14 марта 1917 года в Петроградский Совет гласило: «Господину Председателю Совета солдатских и рабочих депутатов. Мы, группа дезертиров города Петрограда, просим вас сделать внеочередной доклад в Совет солдатских и рабочих депутатов, по поводу нашего положения. Находясь на военной службе и видя несправедливость старого правительства, мы бежали из рядов армии с тем, чтобы умереть здесь за свободу народа, а не подчиняться старому режиму. Теперь, когда старый режим пал, настала народная свобода, мы готовы служить Временному правительству и Совету солдатских и рабочих депутатов, но в настоящее время о нас совсем забыли, и мы не знаем, куда обратиться, чтобы служить на пользу свободной России».[350]

Это письмо говорит о многом. Во-первых, вся вина за дезертирство возлагается на царский режим, якобы «несправедливый» по отношению к солдатским массам. Во-вторых, тяга к «воле» была реализована, и настали суровые будни, заключавшиеся в том, что беглецы все равно подлежали репрессалиям со стороны военного законодательства. Объявление своеобразной амнистии давало дезертирам шанс вернуться в состав законопослушного населения. Если помнить, что основная масса дезертиров бежала из Вооруженных сил не под влиянием антивоенных настроений, а скорее, в связи с невыносимыми тяготами военного времени для крестьянина, как о том пишет А. Б. Асташов, то ясно, что многие из них согласились бы вернуться в войска.