Мистер Гвоздь скакал по всей комнате, страясь стряхнуть разъяренную собаку со своей руки.

– Уберите от меня чертова пса! – орал он.

– К черту …ную собаку, мой …ный костюм горит! – вопил мистер Тюльпан, пытаясь сбить огонь со своего рукава.

Банка, некогда заполненная эмалью, взлетела из пылающего хаоса, и, крутясь в воздухе с жутким зип-зип, взорвалась прямо на печатном прессе.

Вильям схватил Доброгора за плечо.

– Я сказал, бежим!

– Мой пресс! Он горит!

– Лучше он, чем мы! Сматываемся!

Говорят, гномы гораздо больше волнуются о всяких неодушевленных предметах, о железе и золоте, чем о людях; потому что золота и железа в мире ограниченное количество, а людей становится все больше и больше, куда ни взгляни. Говорят такое в основном люди вроде мистера Подорожнинга.

Однако о неодушевленных предметах они действительно очень волнуются, это чистая правда. Без инструментов люди не более, чем сообразительные животные.

Гномы-печатники стояли у дверей типографии с топорами наготове. Из дверей валил наружу удушливый коричневый дым. Языки огня лизали карнизы. Некоторые участки жестяной крыши прогнулись и обрушились.

Пока они таращились внутрь, из дверей вылетел тлеющий шар, и три гнома, попытавшихся ударить его топорами, чуть не поранили друг друга.

Это был Гаффс. Его шкура дымилась, но глаза блестели, и он все еще скулил и рычал в боевом задоре.

Он позволил Вильяму взять себя на руки. Пес выглядел торжествующим, он уставился на пылающий дверной проем, подняв уши торчком.

– Ну вот, им и конец, – сказал Сахарисса.

– Они могли сбежать через заднюю дверь, – возразил Доброгор. – Боддони, возьми парней и сходи, проверь, ладно?

– Отважный пес, – сказал Вильям.

– «Храбрый» лучше, – задумчиво заметила Сахарисса. – Всего семь букв. Больше подходит для заметки в одну колонку. Впрочем, нет… «Отважный» подойдет, потому что в заголовке получится так:

ОТВАЖНЫЙ

ПЕС

ПОКУСАЛ

ЗЛОДЕЕВ

…хотя первая строка все равно выбивается из ряда.

– Хотел бы я мыслить заголовками, – заметил, поежившись, Вильям.

В подвале было прохладно и сыро.

Мистер Гвоздь забился в угол и хлопал по тлеющим частям своего костюма.

– Мы в ловушке, б… – простонал мистер Тюльпан.

– Да-а-а? Тут вокруг камень, – возразил Гвоздь. – Каменный пол, каменные стены, каменный потолок! Камень не горит, ясно? Мы просто подождем здесь, в прохладе.

Мистер Тюльпан прислушался к звуку бушующего наверху огня. Красно-желтый свет танцевал на полу под открытым люком.

– Мне это не нравится, б… – заключил он.

– Бывало и хуже.

– Мне это не нравится, б…!

– Просто успокойся. Мы выберемся. Я был рожден не для того, чтобы поджариться!

Пламя ревело вокруг печатного пресса. Несколько припозднившихся жестянок с краской волчком пронеслись по комнате, разбрызгивая горящие капли.

Огонь был уже желто-белым от жара, он потрескивал вокруг металлических форм, в которых были закреплены свинцовые буквы. Вокруг них появились серебряные бусины расплавленного свинца. Буквы оседали, сливаясь вместе. Какую-то секунду в расплавленном металле плавали слова, безобидные слова вроде «правда», «сделает», «вас свободными», а потом они исчезли. С раскаленного докрасна пресса, из рамок со шрифтом, и даже из аккуратно сложенных слитков свинца, потекли тонкие ручейки. Они встречались друг с другом, сливались, становились шире. Скоро весь пол превратился в подвижное, плещущее зеркало, в котором вверх ногами отражались оранжевые и желтые языки пламени.

На рабочем столе Отто саламандры почувствовали жар. Они любили тепло. Их предки жили в вулканах. Они проснулись и начали мурлыкать.

Мистер Тюльпан, ходивший взад и вперед по подвалу, как пойманное в ловушку животное, взял одну из клеток и уставился на огненные создания.

– Что это за …ные твари? – спросил он, и бросил клетку обратно на стол. Потом схватил стоявшую рядом банку. – И почему на этой …ной штуке написано «опращаться с осторошностью?»

Земляные угри были уже на взводе. Они тоже почувствовали жар, а, в отличие от саламандр, они были созданиями глубоких пещер и ледяных подземных потоков.

Они возмутились, и в подвале полыхнул черный свет.

Большая его часть прошла сквозь мозг мистера Тюльпана. Этот изрядно потрепанный орган пережил массу драк, хотя мистер Тюльпан не особенно часто им пользовался, потому что бить кого-то головой – очень больно.

Однако и в нем промелькнули обрывки воспоминаний: снег, ели, горящие дома и церковь. Они прятались в ней. Он был совсем малышом. Он вспомнил яркие картины, раньше он никогда таких не видел…

Он моргнул и уронил банку.

Она разбилась вдребезги. Еще одна вспышка тьмы. Земляные угри выбрались из осколков и заскользили к стене, втискиваясь в трещины между камнями.

Мистер Тюльпан обернулся, услышав позади какой-то звук. Его коллега рухнул на колени и сжал голову руками.

– Ты в порядке?

– Они у меня за спиной! – прошептал Гвоздь.

– Не-а, здесь только ты и я, старина.

Мистер Тюльпан похлопал Гвоздя по плечу. Вены на его лбу набухли от усилий решить, что предпринять дальше. Воспоминания исчезли. Еще в юности Тюльпан научился управлять своей памятью. Что мистеру Гвоздю нужно, решил он, так это вспомнить что-нибудь хорошее.

– Хей, помнишь, как Герхард Башмак и его парни заловили нас в том …ном подвале в Квирме? – сказал он. – Помнишь, что мы с ними сделали потом?

– Да, – сказал мистер Гвоздь, неподвижно глядя в стену. – Я помню.

– А помнишь того старика, который оказался в доме в Колении, а мы этого не ожидали, поэтому мы заколотили дверь, и…

– Заткнись! Заткнись!

– Просто пытаюсь посмотреть на все с …ной светлой стороны.

– Мы не должны были убивать всех этих людей…. – прошептал мистер Гвоздь, обращаясь скорее к самому себе.

– Да почему нет? – удивился мистер Тюльпан, но нервозность Гвоздя уже передалась ему. Он потянул за кожаный ремешок, и ощутил в руке успокаивающаю тяжесть клубня. Картошка может быть великим утешением в трудные времена.

Звук капель позади заставил его обернуться, и он просиял.

– О, теперь все будет хорошо, – сказал он, – посмотри, начался дождь, б…!

Серебряные капли потоком текли сквозь люк в потолке.