Не договорил – помешал луч карманного фонаря. Прямо в лицо, в зрачки глаз.

– Кажется, я вас прервал?

Обер-лейтенант Домучик, шагнув ближе, скользнул лучом по всем троим.

– Господа подпольщики! Можете совещаться дальше, но Рихтера я забираю.

Усмехнулся, окуляры поправил.

– А вы подумайте о том, кому выгодна вся эта история. Гиммлер не дурак, а Дитрих – не самоубийца.

Махнул затянутой в перчатку рукой.

– Идемте, Рихтер. У меня новости.

* * *

Моросил мелкий привычный дождь. Свет фонарей расплывался, отражаясь в лужах, кирпич корпусов оделся тьмой, последние желтые листья ноября устилали асфальт. Домучик шел по дорожке, держа руки совершенно по-штатски, в карманах. На Лонжу даже не смотрел, морщился, то и дело снимая и снова надевая очки. Наконец, вздохнул:

– Фотографии у меня с собой, но, надеюсь, поверите на слово, ваше величество.

Лонжа усмехнулся.

– Из Штатов прислали?

Контрразведчик кивнул.

– Вас же всерьез никто не искал, все уверены, что вы арестованы, что вы у Гиммлера. Это я перестраховался… Дьявол! Даже не представляю, как нужно разговаривать с королем! Но поскольку для всех вы Рихтер, то уж, извините, скажу. Вы дилетант! Так дела не делаются! Губертсгоф, Вайсрутения, новый арест…

Лонжа пожал плечами.

– Знаю. У Баварии нет своей разведки. Шпионскому ремеслу меня не учили. Делал, что мог.

Домучик возмущенно фыркнул.

– Теперь понимаю, почему в 1918-м случилась революция.

Остановился, повернулся резко:

– Завтра, в крайнем случае, послезавтра Горгау взлетит на воздух. В этом обвинят группу заговорщиков во главе, между прочим, с вами. Для того вашу команду и оставили. Вот она, провокация Гиммлера! Объединенное подполье совершает неслыханный террористический акт, несущий угрозу всему Рейху! Первый раз не получилось, предотвратили, вышло во второй… Мы с вами уезжаем немедленно!

Лонжа покачал головой.

– Не уеду. Я здесь не один. Не представляете, как говорить с королем? Я намекну. Королям не предлагают бесчестье.

* * *

Наручные часы он одолжил у дезертира Запала, удобные, с фосфорными стрелками. Глянешь, и сразу видно: без двадцати минут час.

К ночи дождь перестал, но на крыше казармы мокро и скользко. Шинель греет плохо, то и дело задувает ветер, приходится крепко держаться за железный штырь ограждения.

…Две ракеты, обе желтые, обе с большим перерывом. Красной он так и не дождался.

Внизу была крепость, черные громады бастионов, залитый желтым прожекторным огнем плац. Лонжа смотрел в темноту, терпеливо считая минуты. Может, еще повезет. Без девятнадцати час…

Мысли-птицы улетели куда-то далеко, он просто ждал. Секундная стрелка под цифрой «6» ползла медленно, запинаясь при каждом шаге. Рука примерзла к холодному металлу.

Срок не вышел, может, еще повезет.

Мать-Тьма тоже смотрела на упрямца, не желающего вопреки всему сдаваться. Ей стало интересно, и она надвинулась, подступив со всех сторон.

Человек шевельнул губами:

Тьма положила мягкую тяжелую ладонь на горло, но упрямец мотнул головой, освобождаясь от хватки.

5

– Выходите! – господин Зеппеле широко распахнул дверь. – Такого еще не было!..

В узком проходе между блоками – крики и шум. Людей не десяток, не два, почти полная сотня. Расшумелись, не унять.

– Выходите! – повторил журналист, но блок № 5 не спешил откликаться. Как лежали, так и лежат, кто-то даже отвернулся. Нет министрам и депутатам ни до чего дела. Без нас шумите, мы не причем!

Локи подумал и встал, хоть и без всякой охоты. Не хотелось в глазах господина Зеппеле трусом прослыть. Прошел к двери выглянул.

– Не было еще, это точно.

…Ни дневальных, ни охраны, двери блоков настежь, весь проход «полосатиками» забит. Хорст прикинул, что такая воля ненадолго. В тюрьме не забунтуешь.

Игла вонзилась в живот, и Хорст поспешил поймать боль ладонью. Бунт? Если и бунт, то совсем не тот, что требуется. Дверь всего одна, на лестнице охрана. И во дворе она, и у ворот.

– Лучше здесь постоим, – рассудил. – Все видно, и слышно тоже.

Кажется, журналист хотел возразить, но не успел.

– Товарищи! – громким эхом по коридору. – Слушайте, что будет завтра! Нас и охрану пошлют в тоннель, «асфальтовые» сзади станут, в затылки будут целиться, чтобы назад не повернули. А Зепп Дитрих сядет в «Мерседес» и поедет себе с ветерком в сторону Берлина…

– Зачем им это нужно? – перебил кто-то. – Своих же гробят!

Оратор зло рассмеялся.

– А зачем Рейхстаг поджигали? Для нацистов мы все – расходный материал, уголь в топке. Когда Горгау взлетит на воздух, начнут брать всех по спискам, никого не пропуская.

– Делать-то чего? – крикнули откуда-то глубины. – Караул у ворот удвоили и пулемет, между прочим, выставили.

– Только одно! Стать возле тоннеля и не идти дальше. Ни шагу! Потери неизбежны, но так мы сорвем погрузку и не погибнем все.

Толпа в проходе зашумела, качнулась волной. Локи же от боли чуть не застонал. «Потери неизбежны». Как просто у этих говорунов выходит!

– Повторяю, товарищи! Единственный выход…

Рдах! Рдах! Р-рдах!

Пули прервали речь. На малый миг повисла тяжелая гулкая тишина, а потом снова:

Рдах! Р-рдах!

– Всем разойтись по блокам! – грянуло от входных дверей. – Считаю до пяти, потом буду стрелять. Один… Два…

Топот… Выглянув на миг, Локи успел заметить, как деревянные башмаки топчут упавшие тела. Схватил журналиста за руку, что есть сил потянул назад.

– Ложитесь! И глаза закройте. Скорее, скорее!..

Сам же на нары упал и в комок свернулся, едва колени к подбородку не прижимая. Руки на животе, к пистолету ближе. Он спит, спит, спит!..

Хлопнула дверь, протопали тяжелые сапоги. Локи дыхание затаил. Где-то за стеной вновь послышалось страшное «рдах!». Хорст хотел перекреститься, но пальцы не слушались.

Снова шаги, уже совсем близко, рядом. Локи представил, как его хватают за плечи, распахивают робу, выдергивают из-за пояса пистолет…