– Ты не найдешь. Ступай к матери.

– Нет, я знаю, где они…

– Правда, пусть сама принесет, – издалека сказала Наташа. – Солнышко, только не урони там все.

Мансуров фыркнул и вышел.

Сквозь щели между коробками я видела, как девочка приблизилась. Она застыла прямо передо мной, кусая губы; готова поклясться, ее глаза были устремлены на меня! Наконец она провела пальцем по коробкам, осторожно вытащила нужную, развернулась, на цыпочках выскользнула из гардеробной… Щелкнул выключатель – и стало темно.

Я слышала, как Мансуров запирал межкомнатные двери. Наташа спросила зачем, и он ответил, что если в дом в их отсутствие заберется вор, ему придется помучиться, чтобы добраться до ценностей. «Папа, а крыса неделю сможет прожить без нас?»

Ответ Мансурова мне уже не удалось разобрать. Семья уехала.

А я осталась в ловушке.

2

Ужас моего положения дошел до меня лишь тогда, когда я убедилась, что открыть дверь изнутри мне не под силу.

С трех сторон меня окружали глухие стены.

Слева была спальня Мансуровых, справа – детская. За стеной напротив двери – гостиная.

Я могу кричать до посинения. Моих воплей никто не услышит.

Из обрывков их диалогов я поняла, что Мансуров оплатил недельный отдых в подмосковном отеле. «Всего неделя», – с сожалением сказал он.

Целая неделя!

В темноте я обыскала карманы рубах, курток и брюк, висевших вокруг. Нашла металлическую мелочь, фантики – судя по запаху, от банановых жвачек, – несколько хрустящих купюр неизвестного достоинства и маленький плотный предмет, по вкусу и на ощупь похожий на ластик.

На меня напал безудержный хохот. Как будто мало мне было одной гардеробной комнаты шестьдесят лет назад! Теперь меня прикончит другая.

«Ох, нет, голубушка, – сказала я себе, когда вытерла слезы. – Не нужно обвинять комнаты, они этого не заслужили. Дыня – вот причина всех твоих бед!»

После этого я еще немного посмеялась. Затем легла на пол и стала размышлять.

Что может меня спасти? Допустим, воры. Или болезнь девочки, из-за которой семейству придется вернуться. Или Мансуров сломает руку. Может ведь случится такое, что он сломает руку? Или ногу… Лучше ногу.

Некоторое время я развлекалась, ломая по очереди Мансурову части тела. Наконец меня осенило: шея! Идеальное разрешение ситуации (хоть Мансуров со мной и не согласился бы). Он погибнет, свалившись с лошади, Наташа выпустит меня из заточения, и все заживут счастливо.

«Нет, мой милый, – грустно сказал кто-то рядом со мной голосом деда, – этого не случится».

Дедушка, ты прав. Пожалуй, это мой конец. Глупый бесславный конец.

Столько барахтаться – и никого не спасти! Ни Наташу, ни крысу, ни моего маленького Эбих-Иля.

3

Кажется, мне удалось поспать. Во всяком случае, я очнулась с ощущением, что сейчас вечер. Воздух в комнате стал тяжелый, спертый; в затылке поселилась боль. Я умру не от обезвоживания, а от того, что у меня закончится кислород.

Вставай, вставай! Голова закружилась, но я все равно заново проползла вдоль стен, как издыхающая крыса в лабиринте, обнюхивая вещи в надежде на спасение.

Джинсы. Коробки. Обувь. Ремни.

Может быть, повеситься?

Я оставила этот способ про запас.

Все, что мне осталось, – лежать и ждать.

Рано или поздно прошлое догоняет тебя. Ты тащишь прикованное к ноге чугунное ядро, оставляя в песке глубокий след. Оно едва не утопило тебя когда-то, но ты выбрался и ковыляешь по берегу, – ведь ты могуч! Ты спасся! Цепь стискивает лодыжку, но к ядру привыкаешь, насколько можно привыкнуть к орудию пытки; потом и вовсе забываешь о нем. Ты по-прежнему инвалид и подволакиваешь ногу, но уже почти убедил себя в том, что походка твоя тяжела лишь от старости.

То, что не убивает нас, остается с нами до конца. Мертвый свободен от того, что его прикончило. У мертвых совсем другая жизнь. А вот живым приходится приспосабливаться к новому спутнику. Мы бредем, искалеченные, но уверенные в собственных силах – о, еще бы! И в этом даже есть доля истины: ведь самые крепкие руки – у безногого, сидящего в кресле-коляске.

Но рано или поздно ядро превращается в гигантский шар, а берег уходит из-под ног. Вы скользите по нему, впустую обдирая ладони о колючие кусты, вы катитесь вниз быстрее и быстрее, а за вами, набирая скорость, как лавина, сминающая деревья на горном склоне, несется ваш огненный шар.

В моем случае легко представить его в виде колеса.

Некоторым счастливцам удается спастись. Но мое колесо меня раздавит.

Кажется, наступило утро. Я провела сутки без еды и питья.

За дверью ни звука. Вокруг густая чернильная тишина.

Странно, что я до сих пор не задохнулась.

Ужасно хотелось в туалет! Я нашла огромную пару обуви, которая не могла принадлежать ни Наташе, ни Лизе, и с мстительным удовольствием пописала в ботинок Мансурова.

Снова легла на пол, на этот раз головой от двери, и почувствовала, как волосы на голове встают дыбом. В буквальном смысле: поднимаются и шевелятся. По затылку побежал холодок.

Всю жизнь не переносила сквозняки.

Потихоньку меня охватила дремота. Я вновь шла через пустыню с немногочисленным народом, ветер сбивал нас с ног, на горизонте поднималась песчаная буря, и вот уже погонщики быстро укладывали верблюдов, а небо над нами темнело, как при сильном пожаре.

Когда я открыла глаза, растаяла и пустыня, и погонщики, и белая верблюдица с умными глазами, при первых признаках бури сама опустившаяся на песок; остался только пустынный ветер. Он слабо шевелил мои волосы.

Меня пронзила внезапная догадка.

ЭТО СКВОЗНЯК.

Но здесь неоткуда взяться сквознякам!

Я перевернулась на живот и поползла к стене – хотелось бы мне сказать «как ящерица», но даже сравнение с червяком будет необоснованно лестным. Сбив пирамиду из коробок и расшвыряв их, я прижала ладонь к стене и повела, ища источник воздуха.

Вот оно! Широкая щель, в палец толщиной, возле самого пола. Один удар кулаком в стену – и стало понятно, что это не камень, а обыкновенный гипсокартон. Бог мой, если в комнате есть дверь, кто додумается ломиться в стену!

Но это была не стена, а перегородка между гардеробной и детской. Ее возводили халтурщики, и возвели безобразно, оставив внизу зазор. Я благословила этих бракоделов от всей души.

Бамс! Бамс! Моих слабых сил не хватало на то, чтобы сделать в перегородке дыру. Я принялась шарить по коробкам, пока не отыскала пару туфель на высоком каблуке. Да хранят небеса женщин, согласных терпеть эту муку ради выхода в театр!