– Нисколько, сэр. А что там с погромом?

– Входы в отдел оцеплены. Скоро все само закончится. – Мистер Блум пододвигает свободный стул. – Простите, я не знаю, как вас зовут.

– Хант, сэр.

– Хорошо, Хант, – говорит мистер Блум. – А где сейчас мистер Хаббл?

Фрэнк находится на эскалаторе, спускающемся с Зеленого этажа на Желтый. Перед ним, перегораживая путь, стоит покупатель с несколькими увесистыми пакетами в обеих руках. Фрэнк уже дважды сказал: «Извините». И дважды не был услышан. И хотя его раздражает такая помеха, он не в силах заставить себя притронуться к плечу незнакомца, поэтому лишь сосредоточенно барабанит пальцами по резиновому поручню и сверлит взглядом затылок покупателя.

– Мистер Хаббл?

– Говорите.

– Преступник достиг «Фенечек и приколов». Похоже, теперь он направляется на юг, к «Настольным играм».

– О'кей, отлично. Если я пройду через «Рыболовство» и «Фотографию», то успею перехватить его в «Часах».

– Это была хорошая новость. А теперь плохая: в «Музыкальных инструментах Третьего мира» сейчас погром, так что свободных охранников пока нет.

– Ничего страшного, – отвечает Фрэнк.

Ступеньки эскалатора уплощаются, покупатель, нагруженный сумками, сходит с ленты, Фрэнк обегает его и устремляется в сторону «Часов».

Семь благословений иудейского брачного обряда: традиционное произнесение семи благословений, которые ставят супружескую жизнь в один ряд с историей и чаяниями государства Израиль

Почувствовав, что поток покупателей редеет, Триветты начинают пробираться к выходу. Они продвигаются очень медленно, с заминками и запинками. Но оба не желают выпускать друг друга из объятий – еще не время.

Драка за их спиной еще продолжается, а они добираются до коридора, ведущего в «Этнические искусства и ремесла», но там обнаруживают, что поток людей, вливающийся в «Музыкальные инструменты Третьего мира», перекрыт плотиной из облаченных в светло-зеленую униформу охранников: они стоят тремя плотно сомкнутыми рядами поперек прохода от стенки до стенки – плечо к плечу, нога к ноге.

– Куда это вы? – спрашивает один из охранников, когда Гордон пытается провести Линду сквозь строй.

– Туда, – коротко отвечает Гордон, но охранник качает головой и говорит:

– Нет, вы отсюда не выйдете.

Гордону приходится несколько раз повторить: «Почему?» – прежде чем его удостаивают ответа.

Пока побоище не прекратится, объясняет охранник, никому не разрешается покидать отдел.

– Когда все кончится, мы должны будем записать имена – понимаете?

– Какие имена?

– Каждый, кто участвовал в погроме в торговом зале, обязан выплатить свою долю от суммы нанесенного ущерба, – говорит охранник, чеканя слова так, чтобы их смысл дошел даже до идиота. – Это записано в анкете, которую вы заполняли, в графе «Возмещение нанесенного ущерба». Просто оставайтесь, где стоите. Все будет в порядке.

– Эй, мы случайно не виделись раньше?

Этот вопрос задает один из охранников, стоящих во втором ряду. Гордон поначалу не узнает его, но через несколько секунд соображает, где именно они виделись, и внутренне холодеет.

– Нет, не думаю, – отвечает он неубедительным тоном.

– Да виделись мы – в «Зеркалах»!

– Нет-нет, вы, наверное, ошибаетесь, – настаивает Гордон, еще менее убедительно.

– Да точно! Это же на вас там два берлингтона напали.

Гордон украдкой бросает взгляд на Линду, но та озабоченно рассматривает дыру на рукаве и, кажется, не обращает на их разговор никакого внимания.

– Ладно, запишите их данные и отпустите, – говорит охранник из второго ряда своему коллеге в первом ряду. – Сегодня у бедолаги неудачный день выдался!

Гордон просит Линду достать «серебро», и та с негодованием передает карточку охраннику, который сканирует ее своим «сфинксом». Потом ряды охраны расступаются, пропуская их.

Вынырнув с другой стороны, Триветты сталкиваются с толпой раздосадованных охотников за дешевизной, так и не проникших внутрь, которые бросают на них завистливые взгляды, а потом снова выгибают шеи, чтобы увидеть происходящее за спинами охранников зрелище.

Гордон и Линда продолжают идти, по-прежнему держась друг за друга, проходят мимо масок, тотемов и глиняных статуэток в «Этнических искусствах и ремеслах». Вскоре, оставив «Периферию» позади, они возвращаются к «Свечам», к тому месту, где Линда велела Гордону ждать ее, – просто потому, что ни он, ни она не представляют, куда еще можно пойти.

Гордон решает, что сейчас, пока Линда в слегка подавленном настроении, наступил подходящий момент, чтобы признаться в столкновении с берлингтонами, и начинает рассказывать о том, что на самом деле случилось с ним в «Зеркалах», но Линда, подняв руку, просит его замолчать.

– Ладно, – говорит она. – Как-нибудь потом расскажешь.

– Я совсем слегка приврал.

– Неважно. Я бы хотела, чтобы ты мне кое-что другое объяснил.

– Что именно?

– Почему ты так встревожился? Я просто хочу знать, что ты там делал – на распродаже.

– Ах там. Ну, я просто передумал.

– Почему?

– Мне очень не хотелось с тобой… разлучаться: мне только такое слово сейчас приходит в голову.

– Разлучаться?

– Ну да, – из-за того, через что ты прошла на первой распродаже. И я сказал себе: «Пойду, только гляну туда через вход и посмотрю, что там творится», – а когда я туда пришел, там происходило это побоище, а потом я заметил, как ты пытаешься выбраться, и… – Он умолкает, пожимает плечами.

– И ты вошел туда, чтобы меня спасти.

– И я вошел туда, чтобы тебя спасти. Твой рыцарь в блестящих очках.

Линда высвобождается, отступает на шаг и оглядывает мужа с головы до ног.

– Ну, как ты? – спрашивает он, делаясь застенчивым под ее пронзительным взглядом.

– Я? Побита, помята, зла, что порвали мою лучшую блузку, но вместе с тем… счастлива.

– Счастлива?

– Ты этого никогда не поймешь. – Но произносит она это таким тоном, что Гордону кажется, будто он понимает.

– А-а, – отзывается он, медленно улыбаясь.

Они проходят еще несколько метров в дружелюбном молчании, а потом Гордон предлагает пойти домой.

К его удивлению, Линда соглашается, и – к еще большему удивлению – добавляет:

– Ну, а дома мы обсудим – сохранить за собой счет или просто выплатить нужную сумму и закрыть его.