«И откуда здесь такое великолепие? – подумал егерь. – Не вяжется как-то провинциальный колорит с такими красотами».

Позади здания, покуда хватало глаз, простирались поля с проклюнувшимися из земли ростками. Оттуда ветер доносил запах сена и прелой травы с легкой примесью гари. Егерь вдохнул полной грудью. После душного города вокзал Лисьего Мха напомнил ему что-то давно забытое. Неожиданно захотелось сорваться с места и бежать, ощущая этот запах, и не останавливаться, пока не свалишься с ног.

– Моросит, ишь ты. Который день уже. – Подошедшая сзади женщина в длинном старомодном плаще отставила в сторону зонтик и развернула ладонь к небу. Крохотные капельки собирались на ее коже. На плече у женщины висела раздутая хозяйственная сумка.

– Моросит… – отозвался егерь.

Створка скрипнула несмазанной пружиной. Егерь пересек темный зал, ступая по шершавым черно-белым клеткам плитки. Шаги гулко отдавались в полупустом помещении. Остановился возле информационного стенда с расписанием. Скользя взглядом по строчкам с цифрами, он пытался понять, как давно его обновляли.

– Ты сюда не смотри, городской, – голос эхом отразился от стен. – Его как при Борьке-алкаше повесили, так с тех пор и не меняли.

Егерь обернулся. В дальнем углу, возле пустой будки билетных касс, на «музейном» деревянном стуле сидел старичок в форме и улыбался. Его, видимо, очень развеселил растерянный вид одинокого посетителя.

– Автобус до центра скоро будет?

– Так ведь ушел уже, – радостно сообщил старик, щерясь беззубым ртом. – Аккурат за пятнадцать минут до электрички как штык. Теперь попутку только ловить.

Кляня про себя тех, кто составляет расписания, егерь поблагодарил вахтера и вышел на улицу.

Выйдя из машины и сунув водителю несколько мятых купюр, егерь оказался в окружении многоквартирных деревянных бараков, выстроившихся вдоль довольно широкой по местным меркам улицы. Прохожих почти не было. То ли боялись дождя, то ли просто сидели по домам, занятые своими делами. В конце улицы маячил просвет, и егерь зашагал по направлению к нему, огибая глубокие лужи.

Дорога закончилась площадью. Она оказалась вымощена булыжником, что удивляло не меньше, чем основательное здание вокзала. В центре площади стоял неработающий фонтан, наполовину заполненный мутноватой водой. На поверхности плавали принесенные ветром прошлогодние листья. Выложенный кафелем бордюр украшали ржавые потеки.

Неподалеку от фонтана притулился блошиный рынок. Торговцев можно было перечесть по пальцам – покупатели сидели по домам. Люди у крытых прилавков коротали время за неспешными разговорами. На расстеленных газетах лежало всевозможное барахло. Бабка, перед которой стояли стаканы, наполненные крупными маслянистыми семечками, рассказывала о чем-то своему соседу – сгорбленному мужичку в облезлой меховой шапке, который продавал будильники, побитые ржавчиной инструменты, гвозди и прочую скобяную мелочь.

На краю площади, возле трехэтажного каменного здания с широким, отделанным под мрамор крыльцом, росло высокое дерево с мощными кряжистыми ветвями. С ходу егерь не взялся бы определить его породу. Ветки были усыпаны готовящимися вот-вот распуститься почками. Егерь пригляделся. Прямо из раскидистой кроны свисали чьи-то ноги.

Тело висельника, судя по размеру сапог – мужчины, качалось в порывах весеннего ветра. Руки безвольно болтались вдоль туловища, голова и плечи скрыты в сплетении ветвей – лица не разобрать. Узел толстой веревки был затянут у самой верхушки ствола. Удивительным казалось то, что никто из торговцев не обращал на мертвеца ни малейшего внимания, как будто его здесь и вовсе не было.

«Ну дела. Приехал, называется», – подумал егерь и направился к старухе с семечками.

– Здорово, мать.

– И тебе не хворать, – прошамкала она в ответ и добавила скороговоркой: – Стакан – полста, полстакана – тридцать.

– Добро, – ответил егерь. Порылся в карманах в поисках мелочи, отсчитал и ссыпал горсть в сморщенную ладонь. Спрятав деньги, старуха ловко свернула кулек из газеты и наполнила его из стакана.

– Скажи, мать, это у меня в глазах рябит или там человек на ветке качается?

– Ты вроде молодой еще, чего им рябить-то? – зыркнула бабка. – Повесился, третьего дня еще. А может, повесили. Так и висит с тех пор.

– Ну и дела. А милиция что? Приезжала?

– Приезжала, а как же, – закивала бабка. – Записали всё в бумажку, понятых позвали. Оформили, как полагается. И уехали. Снимать, говорят, не наше дело. Этим, дескать, скорая заниматься должна. А врачи-то все поувольнялись еще в прошлом годе.

– Вон оно что.

– Люди поначалу пугались, а теперь попривыкли уже. Глядишь, дотянут – сам свалится, а там уже ЖЭКу возиться придется. Это все глава наш. – Бабка ткнула пальцем в сторону дома с мраморными ступеньками. – Тьфу ты, пропади он пропадом. Ни в чем порядок навести не может.

– Кредит у него был, – вздохнул дедок в кепке, сплевывая черную шелуху. На картонке перед ним были свалены медали и значки. – У повешенного – не у главы. Эх, неладна. Понаберут у черта чужого добра, а отдавать-то своим приходится.

– Да что ты брешешь, «кредит», – возмутился торговец будильниками из-под ондатровой шапки. Как и остальные, он непрерывно лузгал семечки. – Это Гришки Яблонского отец. Пацаненка, что с башни упал. Брат двоюродный Васи Бокова.

«Боков». – Егерь вспомнил книжку и разговор в электричке. Вот же совпадение. Хотя… Похоже, что так или иначе все здесь приходились друг другу родственниками.

Налетел порыв ветра, теребя придавленные кирпичами края газет. Раздалось протяжное карканье – ворон прилетел и уселся на ветку. Перепрыгнул на плечо висящего покойника. Острый клюв несколько раз ткнул в сдавленную веревкой шею. Никто, кроме егеря, не обратил на это внимания.

– А глава на месте сейчас? – Егерь посмотрел в сторону широкого крыльца. Слева и справа на постаментах стояли гранитные статуи, изображающие нечто абстрактное. Камень фигур был черным и блестящим – дождь и не думал прекращаться. Егерь поднял глаза к небу.

«Цвета молока, разлитого на асфальт», – подумалось вдруг ему.

– Да кто ж его знает, – мужик в шапке решил ответить за всех сразу. – Сходи да спроси.

Егерь молча кивнул.

– Ступай-ступай, – проскрипела бабка. – Давно там пора шороху навести.

Когда рослая фигура с рюкзаком за плечами удалилась на достаточное расстояние, бабка посмотрела ей вслед и изрекла:

– Ишь ты. С главой он потолковать собрался, – и, подумав, добавила: – Из столицы, видать. Важная птица…

Ворон, соглашаясь с ее словами, закаркал со своего насеста.

– Я же говорю, мужчина, он занят. – Девушка, сидящая за конторкой, была неумолима и строго буравила непрошеного гостя взглядом из-за тонких очков в прямоугольной оправе. Отливающие перламутром светло-русые волосы секретарши были собраны в пучок на затылке.