«Нужно рвать когти, – подумал Борис Львович и сам удивился тому, что начал думать какими-то блатными и не свойственными ему выражениями. – Господи, до чего я дожил, даже нормально мыслить разучился».

Дойдя до конца переулка, он обернулся. Переулок был пуст: ни людей, ни машин. Он никогда не думал, что он, Эстеркин Борис Львович, выросший и получивший образование в Советском Союзе, станет заклятым врагом этой власти. Что живший в нем постоянный страх постепенно вытравит из него все человеческое и превратит в зверя, способного просто так зарезать человека, который, по сути, не сделал ему ничего плохого. Да и сейчас он шел по улице и озирался по сторонам, словно затравленный собаками волк. В каждом попадающем ему навстречу человеке он видел сотрудника НКВД, который только и норовит навалиться на него сзади и заломить руку. Вот и сейчас идущий навстречу мужчина показался ему подозрительным и, чтобы не искушать судьбу, он свернул в первый попавшийся переулок. Дождавшись, когда мужчина свернет за угол дома, он вышел из укрытия и продолжил свой путь.

«Какое сегодня число? – спросил он сам себя. – Кажется, третье ноября. Следовательно, до начала операции «Эшелон» остались каких-то три дня. Утром седьмого ноября, когда весь народ Советского Союза будет справлять очередную годовщину Великого Октября, они уничтожат два важнейших стратегических объекта в оборонной структуре страны».

Словно испугавшись своих мыслей, он поднял воротник шинели и оглянулся назад. Ветер, дующий с Волги, был холодным и, словно шило, пронизывал его потрепанную шинель. Он свернул и, оказавшись на улице Архангельская, ускорил шаг.

«Как же они смогли выйти на него? – подумал он. – Гнус был очень осторожным человеком, и его просто так взять было практически невозможно. О том, что он добровольно сдался немцам и длительное время служил осведомителем в концлагере, он как-то проговорился ему, по пьянке. Он хорошо осознавал, что его ждет в случае разоблачения и, наверняка бы, предпочел смерть своему разоблачению. Впрочем, что здесь гадать, в НКВД тоже работают не дураки и могли вычислить его по автомашине, на которой они ездили в Камское Устье. Да, я тогда был против использования его автомобиля, но Пион не захотел менять свой план и заставил нас ехать на ней. Сейчас Пион не при делах, Гнус – в застенках НКВД, а я вынужден искать новую непаленую хату».

Он невольно улыбнулся тому, что снова в своих размышлениях воспользовался блатным сленгом. Выйдя на улицу Большая, он лицом к лицу столкнулся с воинским патрулем. Скрываться было поздно, и он уверенно направился навстречу военным.

– Ваши документы? – обратился к нему старший наряда, офицер лет сорока в очках с толстыми линзами.

Борис Львович достал из кармана шинели документы и протянул их офицеру. Тот, включив фонарик, быстро пробежал по ним глазами.

– Что вы здесь делаете, товарищ подполковник? Судя по штампу, вы прописаны в центре города? – спросил он его.

Несмотря на то, что внутри Эстеркина все затряслось от страха, он, тем не менее, нашел в себе силы загадочно улыбнуться офицеру.

– Вы же мужчина, товарищ капитан. Зачем вы заставляете меня смущаться? Просто посетил одну прекрасную женщину, а сейчас вот направляюсь в сторону дома. Надеюсь, это не является преступлением?

Офицер внимательно посмотрел на него и вернул документы.

– Вы, почему не на фронте, товарищ подполковник? – поинтересовался он у Бориса Львовича.

– У меня еще дела в Казани, товарищ капитан. Впрочем, это не ваше дело.

Офицер козырнул ему и, взглянув на замершие фигуры солдат, направился дальше.

«Слава Богу, пронесло, – подумал Борис Львович. – А если бы офицер попросил показать адрес этой женщины? Что тогда?»

От этой мысли ему стало как-то не по себе. Надвинув шапку на озябшие от ветра уши, он поспешил дальше.

***

Проценко сидел за кухонным столом и поигрывал финским ножом, виртуозно перебрасывая его из одной руки в другую. Напротив него сидел Учитель и, словно завороженный, смотрел на сверкающее лезвие ножа. Наконец Иван положил нож на стол и посмотрел на морщинистое лицо своего соратника.

– Вот что, Учитель. Завтра поедешь в Зеленодольск. Вот в этом адресе заберешь часовые механизмы для мин. Особо не светись, дом хоть и не жилой, но можешь вызвать нездоровый интерес у соседей. Эти механизмы привезешь к себе и спрячешь в надежном месте. Я хочу, чтобы эти два заряда сработали одновременно. Ты представляешь, Учитель, какой это будет фейерверк? – он громко засмеялся и закрыл на несколько секунд глаза. – Я представляю, что начнется в городе.

– Как бы нам самим не попасть под этот взрыв. Чего улыбаешься, может и накрыть.

– Ты не беспокойся из-за этого. У нас будет время выехать из города.

– А как другие участники этой операции?

Проценко посмотрел на него и хитро улыбнулся.

– Пусть тебя эти люди не волнуют. Они не достойны того, чтобы о них говорить. Идет война, а она без жертв не бывает. Я легко пожертвую этими людьми ради нашей победы над Советами.

Он замолчал и снова взял в руки нож. Дважды подкинув нож в руке, он с силой метнул его в деревянную дверь. Нож воткнулся и мелко задребезжал от удара.

– Вот, возьми, здесь адрес. Завтра тебя там ждут с десяти до одиннадцати часов дня. Если все понятно, я пошел. Меня провожать не нужно.

– Дело твое, Пион.

Иван встал со стула и подошел к двери. Он вытащил нож из полотна двери и сунул его за голенище сапога. Проценко торопился: через полчаса он должен был встретиться с Романовым. Он уже знал, что в группе Эстеркина произошел очередной провал. Сотрудниками НКВД был задержан Рябко, он же Гнус. Он не испытывал никакой жалости к этому человеку, так как никогда его не видел. Жизнь любого нелегала всегда находится в опасности, и каждый разведчик должен быть готов к провалу. Почему Гнус не отравился при задержании, он тоже не понимал. Сейчас, когда идет война, рассчитывать на милость противника – явная утопия.

Романова он увидел издалека. Тот сидел на лавочке, рядом с ним лежали костыль и палочка. Иван присел рядом и, достав из кармана папиросы, закурил.

– Что нового? – тихо спросил Проценко. – Ты чист? На днях взяли Гнуса, будь осторожен.

– Извини, но я не знаю этого человека. Мы с ним не встречались ни в разведшколе, ни здесь, в Казани. Во-вторых, прежде чем направиться на встречу, я проверился. Ничего опасного для себя я не заметил. В-третьих, жду вашей отмашки.

– Хорошо, Романов. Береженого человека Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Все равно будь внимателен, это приказ. Мне сейчас терять людей нельзя, тем более таких, как ты. И еще. Окончательный груз доставят завтра вечером. Операция назначена на седьмое ноября.

– Хорошо, Пион. Значит, осталось не так долго ждать.

Романов бросил окурок на землю и раздавил его каблуком сапога.