— Лесоок, ты без племени: люди все со мной, а у тебя и с оставшимися разлад.

— Врешь, вот мое племя, и я ему вождь! — Лесоок указал пальцем на своих, средь которых чинно выстроилась молодежь. — Ты теперь при своем племени — так вышло, но кто знает, что впереди?..

— У тебя не племя — остатки! — Юсьва встал, а сердитая женщина занервничала — разговор как-то не о том пошел.

— Мое племя станет больше, когда русские придут! — уверенно произнес вождь.

— Почему? — спросил Юсьва.

— Я попрошу своих друзей, чтоб они выгнали вас из дома, и они меня послушают — будь уверен.

— Нас больше, мы начнем войну! — подала голос Милье. Лесоок засмеялся и ничего отвечать ей не стал.

— Мне нужны сокровища племени! — вдруг твердо сказал Юсьва, резко меняя тон переговоров. — Я их возьму, я знаю, где они.

— Бери, мне не жалко. Чего ж раньше не взял, спроситься пришел? Только зачем они тебе? Никто же никуда не ездит?

— Они будут у меня, потому что я отныне вож.

— Забери… Но если надумаете возвратиться — лично вас я в племя не приму. Тебя, Юсьва, и тебя, Милье, я убью! — Это он произнес для всех пришедших — чтоб свита передала его слова остальным: пусть знают, что у Лесоока только два врага.

Подошел преданный старому вожу финн. Старушка в стороне ворчала, что бросили своих божков и ходят молиться русским орясинам… Лесоок поднялся и окончил разговор:

— Пошел вон, предатель!

— Это ты предатель! — огрызнулась за Юсьву сердитая Милье.

Через малое время собрался отряд мерян у Сырого оврага — забрать казну племени.

Юсьва был хмур, уже не чувствуя себя вождем. Бразды правления, узрев его растерянность при Лесооковой угрозе, перехватила Милье. Она заглядывала в глаза крепких парней, деловито крутилась меж ними, подбадривая их. Вместе с Юсьвой пошла впереди десятка мужиков.

— Возьмем, отнесем в другой схрон, потом вы все уйдете домой, а мы с Юсьвой спрячем сокровища! — на ходу объясняла Милье.

Спустились в овраг, проваливаясь на его склонах по пояс, отыскали заветное местечко между склонившихся над откосом крепких, гладких черемух.

Но что это? В сугробах — провалы!.. Недавний снег лишь прикрыл их… Разрыли лопатками очерненный землей и мхом снег. На месте клада зияла пустая дыра.

— Проклятый Лесоок! — вскричала Милье. — Он забрал все! — Огорошенная, смотрела она на мужиков. Те ждали команды. — Надо сжечь русский дом!

Не сразу понял бабу народец. Причем тут русские?

— Он сокровища племени отдал русским! — догадавшись о причине заминки, объявила не слишком уверенно Милье. — Пошли, чего стоите? Хватит нам терпеть!

Обдирая порты и сапоги, устремились к селению. Милье не переставала накачивать спутников ненавистью. Говорила, что русские кони куплены на мерянское серебро, что ведут себя пришельцы — как хозяева, что бабы рожают от русских и оттого над лесом не утихает чужеродный гомон… Отряд кое в чем сомневался, но шел. Юсьва плелся последним и многих слов взбунтовавшейся женщины не слышал. Предложение Милье ему не нравилось.

Окружили стойбище. Связали молодого соплеменника и заплакавшего с перепугу булгарчонка. Свалили дубинами защищавшегося мечом Лесоока. Остальных — враз притихших — не тронули. Провозгласили старикам свою власть и волю и потащили свергнутого вожа к русскому дому. Путь туда недалек — были там скоро.

Влетели в две калитки, прытко подбежали к дому. На них залаял Бранец, зафырчали кони. Сыз, сидевший возле крыльца, поспешно устремился в дом. Положили связанного Лесоока лицом вниз, стали кричать совместно:

— Русич, иди… Отдай… Лесоок, Светояр… Дом, огонь, прочь!..

Вышел Ижна. Остановившись на сходнях, изучил обстановку, послушал тревожную разноголосицу.

— Лесоок, с чего они сдурели?

— Говорят — я у вас злато-серебро ихнее схоронил.

— Што за бред?! Так скажи, што нету ничего.

— Не верят… Как им еще объяснить — не знаю!

Мерь замолкла, силясь понять разговор.

— А у нас Пир помер сегодня ночью.

— А-а? — Лесоок был обескуражен. — Отчего умер-то?

— Во сне захрапел — и издох, бедолага… — Ижна заплакал. Стоя возле дверей, сквозь слезы смотрел на лешаков. — Пошли отсель, бесы лесные!

Махнул рукой мутарям, чтобы ушли. Те поняли жест. Принялись кричать на Лесоока, потом взялись дубасить его палками. Держали дротики и мечи наготове. В доме заплакал Кон, потом Ягодка. Ижна кричал, чтоб отпустили человека. Пошел к толпе — та ощетинилась дротиками. Ижна выхватил меч, умело сек им деревянные ратовища с руками и плечами лешаков. Отталкивая ногами раненых, попер к Лесооку. Милье таращилась на него из-за спин бойцов, воинственно и призывно орала. Ижна крутился вокруг себя, держа меч двумя руками, и ревел:

— Лесоок, вставай, пошли в дом!

Лешак, стоявший прямо перед своей предводительницей, бросил в Ижну дротик и угодил в низ живота. Ижна встал на колено, от боли сдавленно прохрипел:

— Да зайдешь ты когда-нибудь в дом, Лесоок?

Вож пополз с разбитой спиной в дом. Лешаки на миг замерли, посторонились, глядя, как Ижна валится с открытыми глазами набок и, держась за древко, перестает дышать…

Никто и не заметил, как Юсьва юркнул в калитку. Лишь Бранец облаял его отступление.

Лесоок, привстав немного, постучал в дверь. Женщины, увидев смерть Ижны, накрепко заперлись. Лесоок без сил повалился на крыльцо.

Мерь подступила к порогу, забыв о своих четырех сильно пораненных, стонавших поодаль. Милье закричала по-мерянски:

— Убьем другого мужика и предательницу Протку! Отдайте сокровища!

Лесоок чуть слышно объяснил им, что Пир помер.

— Врешь, чужак! — кипела бледная водцея. — Скажи, чтоб отворили.

Появился факел в руках того, который заколол Ижну. Из второго дома прибежали дети, пришла на шум и Уклис.

Стреша в щелку увидела факел. Вытащила из сундука кольчатую рубаху и одела, водрузила на буйную голову шлем, взяла меч и вышла на крыльцо.

— Сыз, заволоки Лесоока!.. Это ты, песья сестрица, тут смердишь? — обратилась она к Милье. Взвалила меч на плечо и встала на нижнюю ступень крыльца под иступленными взорами мери.

— Иди сюда, гадюка лесная, тезево твое поганое вспорю!

Злобный мужик с огнем пошел, хоронясь, за дом. Стреша прекратила устрашать Милье и бросилась к поджигателю. Он швырнул на крышу пылающий светочь и выхватил меч. Было видно, что испугался. Удар Стреши был так силен и точен, что злоумышленника развернуло боком. Обретшая мужскую силу женщина возвратом клинка рассекла склонившуюся голову.

— Протка, айда на крышу, туши шибчей! — Она возвращалась к ахнувшей толпе.